http://x-minus.pro/track/305851/-
Тётка Оля строго осмотрела своих помощниц. Только что повара накормили первую партию учеников - начальные и средние классы. Примерно через час пожалуют старшеклассники и хуторская администрация.
- Нюрка, ты сегодня на поля обед повезёшь.
- А чё я? - подбоченилась та. - Вон, Маня ещё ни разу обеды не возила. Пусть попробует.
Старшая смены нахмурилась.
- Как станешь начальницей, так и будешь командовать. А пока делай то, что велят. Не умничай.
Нюрке и самой хотелось вырваться из душной кухни. Распоряжению старшей она в тайне обрадовалась. Спорила больше из вредности и по привычке. Об этом все догадывались, и Маша, улыбнувшись про себя, всё же осмелилась спросить:
- Тёть Оль, а меня когда-нибудь пошлёте обеды возить?
- А мы с тобой, девка, вместе поедем, как только у школьников каникулы начнутся. Покажу, что и как делать, - ответила та, наливая горячий узвар в крупный бидон.
Маша всегда удивлялась поварской таре. У бидонов стенки двойные. Нальёшь туда горячее, оно даже на морозе не остынет. Не бидон, а огромный термос. Тётка Оля закрыла крышку и намертво прижала её к горлышку бидона хитроумной защёлкой. Теперь ничего не прольётся, даже если бидон опрокинется.
Повара приготовили у дверей тару с обедом и ящики с посудой для колхозников. За окном мелькнул сероватого цвета уазик и вскоре дверь кухни с чёрного хода отворилась.
- Ну, что, девчата, готово? - весело спросил густой бас с хрипотцой.
- Готово, Ерофеич, готово. Ты дверь-то прикрой, холоду напустил. Щас вынесем, - тут же отозвалась тётка Оля. - Куда распаренная? - прикрикнула она на Машу, подхватившую судно с салатом. - Пальто накинь, заболеешь.
Наконец, уазик загрузили, и Нюрка устроилась на сидении машины рядом с водителем.
- Ну, всё, - звонко крикнула она, - я поехала.
- Езжай уже, - махнула рукой старшая и, вытерев пот со лба, устало велела: - Пошли, столы для старшеклассников и администрации готовить надо. Потом ужин для интернатовских.
Уазик, выстрелив выхлопными газами, развернулся и уехал, а повара вернулись в свою вотчину. Вскоре пришли дежурные ученики по столовой от школы и стали помогать поварам расставлять тарелки с первым и вторым и стаканы с компотом на столах.
Маша направилась ко входу. Ровно через две минуты прозвенит школьный звонок. Маша встречала двух девочек, росших без матери. Та умерла совсем недавно. В ладони лежали несколько карамелек для сестёр - девочки были нездешние. В школе учились ребята и из других хуторов, дальних. Колхоз для них отстроил двухэтажное здание интерната. Там и жили ребята до выходных или каникул. Повара готовили для них и завтраки, и обеды, и ужины. Иногда Маше хотелось приготовить для ребят что-нибудь необычное, побаловать, и тогда из под её рук выходили булочки в виде слоников, кораблей, черепах, птиц.; пироги, украшенные цветущими садами и полянами цветов. Тётка Оля только головой качала на все её художества, но не запрещала. Иногда даже совет давала, как лучше с тестом поладить, чтобы и слушалось, и мягким, живым, оставалось.
- Ох, и язык у тебя, Нюрка, чисто бритва, - с досадой крякнул Василий Ерофеевич , шофёр уазика, после очередной словесной перепалки со своей пассажиркой. - Ты ж мужу всю плешь проешь , со свету сживёшь, ежели что не по тебе.
- Так пусть всё по мне делает, - заливисто засмеялась Нюрка, - и будет у нас с ним совет да любовь.
- Да какой с тобой совет? Ты своему мужику дохнуть свободно не дашь, -хмуро возразил дядька Вася.- Всё, приехали. Высаживайся.
Колхозники уже спешили на перерыв. Кто-то помогал Нюрке вытаскивать бидоны с обедом и ящики с посудой. Три длинных стола и скамьи вокруг стояли под навесом, туда и понесли всё при везённое Нюркой. Вскоре стало шумно. Колхозники галдели и просили повариху налить борща погуще, а положить котлету побольше, а ещё лучше, сразу две. Нюрка с удовольствием острила и отшучивалась в ответ. Павел глянул на повариху и захотел увидеть Машу. Желание было таким сильным, что, подчиняясь ему, Павел попросил:
- Ерофеич, отвези меня в хутор. Потом вернёшься.
- Поехали, Пал Николаич, - кивнул головой дядька Вася, туша папиросу о подошву сапога.
Машину трясло на колдобинах, а Павел улыбался. Скоро он увидит Машу, её смущённую улыбку, глаза. Хорошо-то как... Почему же так хорошо?
- Куда заворачивать, Пал Николаич? - спросил дядька Вася, подъезжая к хутору.
- К столовой, Ерофеич, - ответил Павел, щурясь тёплому солнцу и улыбаясь чему-то.
Уазик резко свернул, попрыгал ещё немного по кочкам и остановился.
- Приехали, - доложил водитель.
- Спасибо, Ерофеич, век не забуду.
Павел пожал шофёру руку и вышел из машины.
Столовая была уже наполнена старшими школьниками. Завуч и классные руководители следили за порядком. Под строгим взором преподавателей школьники вели себя спокойно и чинно.
Вон она, Маша, мелькает в окошке. То посуду грязную унесёт, что ученики выставят на стол, специально для этого предназначенный, то добавки компота нальёт, несмотря на ворчанье Ольги Матвеевны. Тоненькая, светлая, ловкая. Ну, точно, подснежник-первоцвет. Павел прислонился спиной к косяку двери и не отрываясь смотрел на Машу.
- Паша, ты ко мне? - услышал он вдруг.
Красивая молодая женщина стояла рядом. Валентина. Улыбка медленно сходила с лица. Боль и понимание неправильности происходящего вновь вступили в сердце.
- Даже улыбаться перестал, - тягуче сказала Валя, задумчиво разглядывая Павла так, словно впервые увидела. - Не рад мне?
- Я на обед. Дел ещё невпроворот, - коротко ответил Павел, вздохнул и добавил решительно: - Валя, мне с тобой поговорить надо. Когда тебе будет удобно?
Женщина нахмурилась. Тёмные глаза сумрачно полыхнули.
- Чувствую, ничего хорошего ты мне не расскажешь. Сегодня к семи вечера приходи.
Валентина резко развернулась и направилась к своему классу. Невысокие каблучки чёрных полусапожек глухо стучали по деревянному полу.
Павел смотрел ей в спину. А ведь красивая баба. До одури красивая. Держаться умеет. С мужиком может быть ласковой, что кошка. Голос, что у голубки воркующей. И захочешь прогнать, а не сможешь. И многие мужики откровенно завидуют Павлу. А вот не лежит к ней сердце. И сразу не лежало. Чужая, душа рядом с ней замерзает. Подруга сестрина. Вот сестра-то и свела их. Мать каждый день одну и ту же песню заводит: "Жениться пора. Внуков хочу увидеть". Поддался, как дурак, а теперь самому тошно. Мать вон их уже поженила с Валькой. Торопит, хоть сейчас готова свадьбу сыграть. Да что уж тут говорить, сам на себя удавку надел. А только ежели не снять её, задохнётся. Не сможет жить-то. Запьёт, Вальку возненавидит. Да и в постель с ней только с пьяных глаз-то и ляжет. Не жизнь будет, мучение одно. Уж сколько времени не прикасался к ней, не может. Щёчку на прощание мазнёт губами при редких встречах, да и то через силу.
Плохо. Ой, плохо. Мать плакать будет, кричать. Жаль её. Да только свою жизнь и Валькину Павел губить не будет.
Разговор получился сложным и тяжёлым. Знал Павел, непросто придётся, но не думал, что настолько.
Когда постучал в знакомую дверь, даже не предполагал, что его ждёт. Дверь открылась, и Павел попал в кольцо тёплых женских рук и жарких поцелуев.
"Нехорошо всё. Неправильно", - с отчаянием думал Павел, стараясь освободиться от объятий.
- Погоди, Валентина. Не за тем я пришёл, - сказал он, с трудом отстраняя от себя женщину.
- А за чем же, Пашенька, родной, - шептала Валентина, стараясь прижаться к нему, притянуть к себе.
- Валя, - простонал Павел. - Да уймись же, иначе уйду.
Валентина резко отшатнулась и переменилась в лице.
- Проходи, - бросила она и первой вошла в комнату.
Павел разулся и прошёл следом. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, его ждали и тщательно готовились к встрече. Стол был накрыт на двоих, в центре стояла нераспечатанная бутылка водки, солёные огурчики, рассол. Над картошкой поднимался пар...
Эх... Валентина, Валентина... Павел стоял и мял в руках шапку.
- Что ж не раздеваешься? - спросила она.
- Незачем. Я ненадолго. Присяду? - спросил Павел, кивая на стул.
- Садись, - усмехнулась Валентина, садясь напротив. - Ну? Я тебя слушаю.
Как нелегко говорить женщине, что её не любят, что она лишняя в жизни мужчины. И как нелегко женщине услышать подобное и принять. Павел вздохнул и сказал то, что носил в сердце уже несколько месяцев, словно в омут с головой нырнул:
- Давай расстанемся, Валя.
Лицо Валентины окаменело. С трудом спросила:
- Что так? Внезапно.
- Не внезапно, Валя. Давно хотел сказать, не знал как. Не люблю я тебя. Не смогу жить с тобой.
Женщина выпрямилась. Она не плакала.В тёмных глазах плескались гнев и обида. Ладони сжались в кулаки. Валентина не кричала, громко шептала.
- А теперь, значит, нашёл как сказать? Негодяй, - в звенящей тишине слова ударили кнутом. - Ты о чём думал, когда гулять со мной начинал? Когда по ночам ко мне приходил? Ты же... Ты же опозорил меня. На весь район опозорил.
- Валя, прости. Думал, сладится у нас с тобой.
Павел повинно склонил голову.
- Думал он... А мне-то, что теперь делать?
- Прости...
- Не прощу, слышишь? Никогда не прощу. И счастья тебе не пожелаю.
- Валь, да ты ж и сама меня не любишь. Так... Партия выгодная.
- Ну и что! - вскинулась Валентина. - Кто меня упрекнуть посмеет, что хотела жизнь хорошую построить? Любоооооовь! - зло скривилась она. - Много у нас по любви-то семей живут?
- Валь, да ты что? А если вдруг кого полюбишь, а я рядом болтаться буду?
Валентина не мигая смотрела на Павла. Такой мысли она даже не допускала. Жизнь по отношению к ней не была сладкой, и Валя научилась выделять главное. А главным было положение, престиж и комфорт. Любовь же могла помешать в достижении цели, поэтому была поставлена на последнее место, отброшена за ненадобностью. Валя верила, что поступает правильно, и планомерно шла к своей цели. Но Павел нарушил все её планы. Волна ярости волной окатила женщину.
- Ненавижу тебя! Чтоб ты сдох!
Красивое лицо исказилось, стало неприятным и отталкивающим. Настолько, что Павел растерялся.
- Валюш, успокойся, - попросил он, не зная, что сказать.
- А я спокойна, Паша. Я спокойна.
- Вот поэтому не могу с тобой. Злая ты, холодная, как зима лютая. И ласки твои неискренние. Холодно душе-то, - вырвалось у Павла.
- Злая? - женщина сделала глубокий вдох и шумно выдохнула. - Холодно тебе? Так другого найду, ему горячее будет.
- Найди, Валя. Отпусти только.
- Отпустить... - Валя криво улыбалась, а в глазах такой холод был, что Павел поёжился. - Значит так, не ты меня оставил, я тебя бросила. Понял? Для всех.
- Понял, - согласился Павел.
Валентина ещё раз с ног до головы оглядела бывшего жениха и процедила сквозь зубы:
- Вон пошёл.
Павел поднялся и вышел в сени. Когда обувался, в спину прилетело злое:
- И Маньке твоей счастья не пожелаю.
Павел вздрогнул. Сердце защемило от тревоги. Медленно обернулся.
- Ты о чём, Валя? - спросил он тихо.
И та ответила ему, с наслаждением смакуя слова:
- Так ведь глаз с тебя не сводит. Весь хутор её дурой называет за это. А ты не знал? Не знал, - засмеялась Валентина и резко оборвала смех. - Только, вижу, не такая уж она и дура, раз и ты в её сторону смотреть начал. Только всё равно не будет у вас счастья. Не будет.
Валентина вытолкнула опешившего Павла на улицу и захлопнула дверь.
Павел шёл домой и сам не знал радоваться ему или печалиться. Горький осадок после разговора с Валентиной свербил душу, а по сердцу разливалась такая радость, что задохнуться было можно. И робость, и сомнения, а ну как всё выдумки людские? И не в силах больше сдержать себя, побежал к Машиному дому. Остановился возле калитки, не смея пройти дальше.
- Хозяева! - крикнул он. - Хозяева.
На зов вышел отец Маши дядька Сергей. Колхозный механик.
- Николаич, ты чего здесь? Случилось что?
- Спиридоныч, здравствуй. Маша дома?
- Да нет ещё, к девяти вернётся. Сегодня она второй ужин интернатовским раздаёт. Накормит, посуду приберёт и вернётся.
- Спасибо, Спиридоныч.
Павел побежал в сторону хуторской столовой.
- Да зачем она тебе, Николаич?
Но Павел только рукой махнул.
Маша уже переоделась. Ещё раз придирчиво посмотрела, всё ли в порядке, всё ли чисто. Поправила стулья в зале. Накрыла льняным рушником стаканы на подносах. Проверила все ли поварские инструменты на своих местах и с удовлетворением улыбнулась.
Стук в окно разорвал тишину.
- Пал Николаич? - удивилась Маша и зарделась от смущения.
Торопливо отодвинула тяжёлый засов на двери и отомкнула замок. Отворив дверь, вопросительно глянула на Павла.
Тот вошёл, прикрыл дверь, опёрся на неё спиной и, улыбаясь, стал смотреть на Машу.
Так они стояли и смотрели друг на друга. Время замедлило ход и рассыпалось возле них. Тишина окружила, темнота спрятала от посторонних глаз.
- Маша, - почему-то шёпотом спросил Павел. - Пойдёшь за меня замуж?
Сердце забилось где-то под горлом и ухнуло вниз, к самому животу. Ноги ослабели.
- Пойду, - тоже прошептала Маша и опустилась на пол.
Павел подхватил её на руки. Лёгкая, как пушинка. Губы сами нашли Машины, тёплые, мягкие, неумелые.
"Нецелованные" - снова почему-то обрадовался Павел.
Когда оторвался от них, заглянул ей в глаза. Сияющая синева разливалась таким теплом и доверием, что у Павла перехватило дыхание от счастья. Девушка была настоящей красавицей, внезапно расцветшей нежной чарующей красотой. Осторожно поставил Машу на пол, не отпуская, прижал к себе, зарываясь лицом в её волосы, вдыхая в себя их запах, нежно целуя.
- Маша. Машенька. Девочка моя. Первоцвет мой. Родная. Люблю. Люблю. Не могу больше без тебя, - бессвязно бормотал он, снова и снова находя её губы, глаза, хрупкую шею. - И за что мне счастье такое?
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Павел и Маша прожили вместе 15 лет. Счастливо. Ладно. Дружно. На удивление всем. Родили двух детей. Через 15 лет Павел умер. Сердце его оказалось больным. Маша больше так замуж и не вышла. До выхода на пенсию проработала в хуторской столовой. У неё пять внуков и уже трое правнуков. Мелькают светлые макушки в доме и смотрят на бабу Маню серые серьёзные глаза внуков и правнуков. Глаза её Павла. Смахнёт Маша украдкой слезу и улыбнётся. А на хуторском кладбище раз в неделю Мария Сергеевна навещает мужа своего Павла Николаевича и рассказывает обо всём и всех, рассказывает, кто похож на него. И получается, что все похожи. И лицом, и нравом. Святое наследство оставил ей Павел. Наследство, которое не отнимешь.