Мозаика судьбы 2. Детство. Военный городок в Польш

 
    В Польшу мы переехали, когда мне было три года и прожили там четыре года. Там я пошла в первый класс. Военный городок находился недалеко от Щецина, но был закрытым, за колючей проволокой. И общение с местным населением у нас было только через эту проволоку. Городок был большим, так что, кажется, я не со всех сторон до этой проволоки добралась, пока мы там жили.. Это было государство в государстве со своей школой, стадионом, бассейном, клубом, магазинами, аэродромом, полным подсобным хозяйством со своими овощехранилищами и даже с  собственными послевоенными развалинами разбомбленных пятиэтажных кирпичных домов - любимым местом наших игр... Мы жили на втором этаже двухэтажного кирпичного дома для офицерского состава. Таких домов стояло несколько в ряд вдоль оврага, который начинался за садами и подсолнуховым полем. Думаю, что эти дома строили пленные немцы, я встречала их очень много в Белоруссии и по всей России, и даже в далёкой Елабуге. И ещё по всему городку были разбросаны 4-5 этажные дома.
    За домом были заросли сирени, которая разрослась на, видимо, разбомбленной территории, потому что везде оставались неровные куски асфальта, заросшие со всех сторон сливами и сиренью так плотно, что у нас там были свои "домики" с асфальтовым полом, в которые мы могли попасть только с деревьев по веткам. На деревьях тоже колотили какие-то доски и строили целые домики. Ещё отцы нам помогли сделать  шалаш, где у нас даже была керосинка, а в глинистом окопе , перекрытом бревенчатым накатом, были сделаны полочки , лежанки, столики, все в глинистых "стенах". Мы очень любили делать так называемые "секретики". Это когда в песке начинаешь пальчиком по спирали круговыми движениями сдвигать песочек к краям, а там, под стёклышком открывается загадочная прекрасная картинка, маленькая, побольше или целая картина, выложенная из цветов, фантиков картинок, травинок, веточек, бусинок, бабочек, перышек... В своём блиндаже мы делали  такие картины, закрепляя стёклышки в глине, и в вертикальном положении. В песке же только в лежачем.
   За сиренью был сливовый сад. Слаще и красивее слив я не ела и до сих пор не могу найти такие, чтобы посадить на своём участке, все не то. Они были белые в желтизну, большие, полупрозрачные, цвета липового мёда и светлого янтаря, необыкновенно красивые и просто неземной, райской сладости. Когда я узнала о существовании рая с его изобилием плодов земных, я сразу поняла, откуда были те сливы.
    За садом было поле то с кукурузой, то с подсолнечником, в котором тоже протекали наши игры в войну,  джунгли и разбойников. А вот дальше начинался этот страшно любимый мной, запретный и загадочный овраг в хвойном лесу, за которым уже и тянулась двойная колючая проволока, и куда ходить нам не разрешали. Но очень хотелось. И ходили, конечно. Овраг был глубокий, широкий, хвоя мягко пружинила под ногами, так что ощущение бега по этой пружинящей хвое очень хорошо помню и сейчас. Но главное - это было море фиалок, которые росли почти сплошь, практически без травы и завораживали нездешней красотой и переходами цвета от нежно-розового до сиреневого, лилового, фиолетового всех оттенков. Ещё там водились большие, с детский кулак, улитки, живые, любопытные, быстро ползающие, с милыми глазками и усиками. Ещё там было море майских жуков, которых я обожала, сажала в спичечные коробки, несла домой, доставала, чтобы полюбоваться на красоту панциря и подержать в кулаке, тая от наслаждения, когда жук пытается выцарапаться из кулака, а потом, страстно загудев, устремляется в полет.
   На краю оврага стояло одно из овощехранилищ. Мы любили забираться туда, отдыхая в прохладе и похрустывая капусткой и морковкой.
    В развалины нам тоже не разрешали, но запретный плод сладок, так уж повелось у человечества с самого его рождения. Там и впрямь было опасно: висящие на честном слове полуразрушенные лестницы, грозящие обвалиться потолки, ямы, груды битого стекла и кирпича. Но тогда это не пугало, как и всякого ребенка, осваивающего новые жизненные пространства и ещё не набившего шишек. Между развалинами и нашим домом находился еловый лес, в траве росли рыжики размером с блюдце, и не червивые. Да, да, в Польше такие рыжики, как в нашей вологодской глубинке.
    За сестрёнку мне порой доставалось, ведь я была старшей и часто её оставляли на мое попечение. А я лезла везде и ее тащила: и на деревья, и в овощехранилище, и на развалины. Да и дома тоже искала экстремальные ситуации. Конечно, когда родители уходили на работу, начиналась интересная жизнь: мы наряжались в мамины платье, одевали туфли на каблуках, красили губы. Две сдвинутые родительские кровати стояли изголовьем к стене, вдоль левой - в углу стоял огромный трефстворчптый полированный шкаф. Мы с друзьями забирались на него и прыгали через проход на наваленные на кровать перины, подушки и одеяла. Однажды я затащила на этот шкаф трёхлетнюю сестрёнку. Прыгнуть, конечно, она не осмелилась, и правильно сделала. Но и слезть не могла. Так и просидела на шкафу несколько часов в слезах до прихода мамы. Ох, и попало мне тогда. Надо сказать, что своей неуёмной энергией я могла достать кого угодно. Папа загонял меня палкой для гимнастики под кровать. Удивительно, но то же самое проделывала со мной позднее в интернате моя любимая учительница русского языка и воспитательница  Елена Михайловна. А когда мы уже жили на Украине, наша  учительница второго класса заявила, что уйдет из школы, если этого ребенка не заберут из её класса. Мама научила ее, как справляться со мной. Как только я заканчивала раньше всех выполненную работу и начинала ставить на уши класс, мне быстренько давали карточку с очередным заданием, и я опять погружалась в выполнение его. Таким образом меня вскоре перевели через класс. Да и училась я на отлично.