Серафим Парадизов
ШТРИХИ ИЗ ПАМЯТИ
В ту пору, когда над нашим Красивомечьем резвится бабье лето, стелет паутину над землей, в Котласе уже рвет и мечет непогода. А уж город Печору без всякой натяжки можно назвать Севером с большой буквы. Тут, по словам старожилов, и в середине осени по реке с одноименным названием, случается идет шуга - ледяная крошка.
Сам город делится на две части: старую, где еще стоят деревянные дома, сколоченные на заре советской власти, и новую, где все больше безбалконных многоэтажек, появившихся намного позже тех, деревянных.
Железнодорожный вокзал в Печоре расположен в старой черте города. В то темное, ненастное осеннее утро, когда я появился в этих местах, в нем было сыро, холодно, неуютно. Многие люди, в основном, молодые сбившись в кучу по углам, сидели на рюкзаках, «рвали» струны гитары, пили водку и орали песни.
У входа на вокзал завязалась драка. Кто-то кого-то сильно «метелил», бил как попало и куда попало. Слышалось только - «хр-я-сь», ...«хр-я-сь». Подъехал воронок. Из него вышли двое упитанных парней в фуражках с красными околышами. Драка распалась. Участники ее кинулись наутек. Одного с бритой головой и поймали. Спрашивают у него документы.
– Нету, - отвечает, - потерял.
– Где? Когда?
– Сейчас, когда к вам навстречу летел. Душа нараспашку...
Бац - ему наотмашь по шее. Руки, как веревки, скрутили за спину и - вперед бритой головой в «воронок».
Мрачное впечатление осталось от Печоры. Не краше этого оказался и финал моей командировки - Чикшино, находящийся в семидесяти километрах от Печоры. Поселок этот, если так можно назвать местечко с одним бараком, несколькими сборными домиками да одинокой торговой лавкой, где кроме спичек, коржиков и водки ничего не было, стоит у самого забора, за которым находятся, как принято говорить в народе, «места не столь отдаленные». Там ютятся те, кто получил длинные сроки отсидки.
Поселок окружен темным боровым лесом, над которым в тот день носились белесые холодные тучи. Сосны растут и внутри поселка. Обмякшие, видимо, от долгих дождей игольчатые ветки их обвисли, как мочалки, сбрасывали с себя лишнюю влагу на землю.
На пути к конторе того «тяжелого» учреждения повстречался с милиционером или лагерным охранником, почем мне знать. Тот спросил: «Кто такой? Откуда?» Подал ему командировочное удостоверение.
– О, без меня в этом деле тебе не обойтись. Без меня ты лес тут не получишь до самых морковкиных заговень, пока до костей не промерзнешь в своем плащишке. Давай, кати за бутылкой, - проговорил он, - за ней все и обсудим.
После первой стопки он разговорился, наверно, одичал тут без свежих людей.
– Сам я из Льгова. В реке Сейм до армии сомов ловил. А после за длинным рублем потянулся. Вот и оказался тут при «Гулаге». Приплату к окладу имею. Здесь лес валят, да так, что и подлесок не жалеют. Все выводят подчистую. После себя оставляют лишь мертвое поле, где горят и до конца не сгорают, где гниют сучья и до конца не сгнивают поленья.
В лесу с утра до вечера поросячьим визгом визжат бензопилы, ревут тракторы, надрываются моторы автомашин. За всем этим, что случись, человеческого крика не услыхать. Он сразу от шума захлебнется, как суслик от воды. Тут на всю железку запущена адская машина. От нее аж дрожь по коже. А еще - от стукачества. Без доносов у нас не бывает. Иначе - беда. Это как зима без снега...
Под конец выпивки он как-то обмяк, погрузнел и, вяло выговорив, «С дежурства я...», нетвердым шагом направился к одному из щитовых домов.
Больше мне никогда не приходилось видеться с этим человеком.
На следующее утро, выйдя из барака, где в одной из комнат для приезжих мне отвели койку, я встретил миловидную, «ладного покроя» женщину. Слово по слову - завязалась беседа.
- Мужа вот дожидаюсь Сели-то мы с ним в один день и в один и тот же час по одному и тому же делу. Я уже освободилась, а ему чуть осталось. Заехала за ним. Дождусь. Вместе домой направимся. Живем-то мы в хорошем просторном месте у реки Сосны, под Ельцом живем. У нас-то после дождика лишь солнышко выглянет, глядишь, и все обсохло. Благодать! И видно все далеко... Не то что здесь, в лесу, где и в ясную погоду, как в шахте...
Уже к вечеру, возвращаясь домой из той конторы, где дела по поводу командировки у меня пошли на лад, на углу барака увидел двух женщин. В одной признал ту, с которой разговаривал утром, а другая была незнакомая, очень маленького роста - «метр с кепкой», не больше И вся она была какая-то придавленная, сморщенная, но в голосе чувствовалась вроде как уверенность в себе, звенели строгие нотки. Говорила она очень быстро. Слова из нее вытекали, как вода из решета, потоком. Не все сразу разберешь
– Ну, что подфартило тебе? - спросила моя знакомая. - Добилась своего?
– Да, теперь я при месте,- ответила та, - хватит об меня ноги вытирать. Теперь я сучкорубом буду
Толком не поняв последнюю фразу, я спросил: Сучка... ке-е-м?»
Она как-то недоверчиво посмотрела на меня как на испуганного с детства, и громко, по слогам, сказала, как отчеканила: «Ру-бом:»
И тут же ее будто ветром сдуло, на своих коротких ножках «закатилась» за угол барака
Я спросил у своей знакомой: «Она что, тоже оттуда?» Кивнул головой в сторону зоны.
– Нет, она из другой артели.
И вот смотрю, эта женщина отчего-то вроде посуровела, поскучнела. Молча, неторопко она открыла продуктовую сумку из кирзы, вынула из нее стакан и бу-тылку с водкой и поставила ее на подоконник. Подула в стакан и подала мне.
– Наливай, - сказала она - Тут без этого все словно бельмо в глазу. Выпьешь размякнешь, может и оттаешь душой.
А уж после, чуть захмелев, как бы сама с собой заспорила: «Едем. А куда едем? Где лучше? Тут где все обо всем знаем? Или там, где многое уже совсем забыли»,
Я мельком глянул на нее. Щеки ее взялись ярко-красным, как шиповник на снегу, цветом. Глаза набухли, заслезились.
– Лесовап, - сквозь зубы выдавила она. - Лесовал. Вал, - повторила она. - Тут лес валят, а выкорчевывают все живое из души. Тут только гробят. Взамен - ничего..
– Наливай. - тихо, почти шепотом попросила она. И тут же как гаркнет: «Вдоль по улице метелица…»
См. http://www.stihi.ru/2017/11/14/10118