Сколиоз у меня обнаружили случайно в возрасте четырех лет. Мы ехали из Крымаиз военного санатория после отпуска родителей на фирменном поезде в купейном вагоне с мамой и папой. Маленькую сестрёнку, видимо, оставили у бабушки. У меня поднялась резко температура, на какой-то станции в небольшом городке вызвали врача через начальника поезда. Этот врач за несколько минут стоянки осмотрел меня, назначил лечение и, между прочим сказал родителям, что у меня искривление позвоночника в начальной стадии. Сколько ни ездили они по врачам следующие два года, никто не находил сколиоза, не подтверждал диагноз. А когда меня отдали на балет и в музыкальную школу, болезнь начала резко прогрессировать и ошибиться было уже невозможно. Причем, оказался самый сложный для лечения вариант: s-образный сколиоз, то есть в грудном отделе искривление вправо, а в поясничном - влево. Ещё два-три года, и я была бы с двумя горбами, и это уже невозможно вылечить. Родители были в отчаянии. Бросились искать места лечения. Специнтерната в СССР было два: в Москве для москвичей и в Волгограде для всей остальной страны. Поскольку к Москве мы никак не подходили - папа заканчивал службу на Украине в Старо-Константинове и переводился в Забайкалье в Читу - поехали пытать счастье в Волгоград. Очередь из желающих лечиться оказалась пять лет. Мама повалилась в ноги директору, добрейшему Борису Илларионовичу, и рыдала безутешно, понимая, что это последняя надежда. И случилось чудо, первое в моей жизни: меня взяли без очереди. Возможно, какую-то роль сыграли круглые пятерки в моем табеле или мое активнейшее участие во всех школьных мероприятиях.
Так или иначе, я осталась учиться, а родители с сестрёнкой уехали служить и работать в Читу.
Интернат стал великой любовью моей жизни. Большая комплексная застройка была продумана до мелочей. Состав преподавателей и воспитателей невозможно было представить лучшим, и, действительно, оказалось, что эта школа занимала второе место в Российской федерации.
Для лечения и стабилизации позвоночника предпринимались все методы, известные современной тогда медицине. Спали мы в гипсовых кроватках, отлитых по нашей спине и обновляемых каждые два-три месяца. Нелегко, конечно, спать только на спине в жесткой гипсовой кроватке, застеленной одной простыней и туго облегающей спину. Но красота стоила жертв. Утром - час лечебной физкультуры и час плавания. Уроки проводились лёжа на животе на специальных подставках под грудь, писали и слушали лежа. Поскольку в класс помещалось двенадцать кушеток, то и учеников в классах было по двенадцать, что, безусловно, способствовало лучшему усвоению материала и более тесной дружбе. Днём опять гимнастика и плавание. Ходили в корсетах, если приходилось вертикально ехать на экскурсию или предпринимать какую-то нагрузку. Было много кружков по разным предметам и направлениям.
Но я больше всех после нашей классной воспитательницы Елены Михайловны Лобановой полюбила нашего дорого учителя химии Сергея Васильевича Софронова. Это был человек великого, не побоюсь этого сказать, человеческого (да и мужского) обаяния, разносторонних способностей, доведенных до совершенства. Всеми своими увлечениями он заразил и нас: мы стали заядлыми театралами и артистами, поэтами, певцами, походниками, а самое главное, как вы уже догадались, химиками! У нас работало восемь химических секций! Последний год учебы я была Председателем Химического общества и вела секцию занимательного эксперимента. Забегая вперёд, скажу, что когда я приехала в Москву поступать в Менделавочку, вся приемная комиссия , двенадцать человек, сбежалась слушать гениального ребенка из Волгограда.
А как Сергей Васильевич пел! Как декламировал стихи и прозу! Какие стихи писал! Он был бессменным режиссером и сценаристом наших школьных постановок. На спектакли и поэтические вечера набивался переполненный зал. Он стал большинству из нас вторым отцом и вел переписку с родителями. Уже будучи на третьем курсе знаменитого физ-хима в институте, получая повышенную стипендию, будучи старостой группы, я начала ездить на факультативные занятия на филфак и истфак МГУ и гневно объявила Сергею Васильевичу, переехавшему в Москву, что своей любовью к химии, которой мы заразились, он испортил нам жизнь. Я стояла на коленях перед мамой, умоляя ее разрешить мне бросить институт и поступать в университет, ведь с технической на гуманитарную дисциплину нельзя было перейти без потери лет. А она стояла на коленях передо мной, умоляя получить диплом и дальше поступать, куда хочу.
Химический кабинет в школе был оборудован лучше, чем в учебном институте и даже в Институте Физической химии АН СССР, где я работала позже. Химию в школе любили все, и добрая треть поступивших училась в химических вузах. С ним же мы ходили в походы с ночёвками, человек сорок детей и Сергей Васильевич. Незабываемые эти годы.
Поскольку плавали все, то городские соревнования по плаванию выигрывали наши ученики. Всю жизнь я плаваю, плавать мне легче, чем жить. После первого курса института мы были на практике на сланцеперерабатывающем комбинате в Кохтла-Ярве, а потом остались с подружкой на месяц на работу. Моя работа заключалась в основном в том, что я каждый день под новой фамилией сдавала нормы ГТО по плаванью, а в выходные нас возили на экскурсии в Ригу, Вильнюс, Таллинн. И сейчас я могу плавать без устали по шесть- восемь часов, отдыхая на воде и сменяя стили.
Ещё я занималась стрельбой из пневматической винтовки и пистолета, выигрывала много соревнований, была мастером спорта. И до сих пор сын семнадцати лет и его друзья удивляются, что стреляю я и в пенсионном возрасте лучше большинства из них.
Интернат дал мне очень много. Хоть я и скучала по родителям, конечно, особенно первое время. Каким-то образом получилось так, что однажды, когда родители передали мне через знакомых 45 рублей для оплаты интерната в шестом классе, я, вместо того, чтобы сдать эти деньги куда положено, купила билет на самолёт в Читу и прилетела перед майскими каникулами домой, сделав ещё в Новосибирске пересадку и посмотрев Академгородок и Новосибирскую ГЭС. Пришла около двенадцати ночи на нашу старую квартиру, а оказалось, что там живут чужие люди; они дали мне новый адрес родителей, которые переехали в большую квартиру, но на окраине. И когда в два часа ночи я позвонила в дверь, мама вышла открывать и упала в обморок. Этот месяц я, конечно, проучилась, в Чите и там обрела замечательную подругу Валю Китаевич, с которой мы сначала полюбили День Победы, сразу и на всю оставшуюся жизнь ставший любимым праздником со слезами на глазах. Он проходил на центральном стадионе, а парад в центре города. Забайкальский военный округ выставил столько техники и войск в небе и на земле, такие душевные слова и песни звучали, столько ветеранов войны, счастливых, обласканных, зацелованых и задаренных было вокруг, что мы проревели несколько часов сряду, и этот праздник навсегда скрепил наши сердца любовью к родной земле и ее поразительным людям. А потом, летом, вышел на экраны фильм "Фантомас" с Жаном Марэ в главной роли. Не уверена, что детей пускали, но, может быть, просто мы ходили много раз и без денег, почему-то через задний двор и тряслись, как бы нас ни выгнали. С тех пор я заболела кино и начала собирать фотографии артистов...
Так или иначе, сейчас трудно сказать, что перевесит на весах, если начать сравнивать плюсы и минусы жизни в интернате. И хоть каждый здравомыслящий человек скажет, что жизнь без родителей это безусловное горе и потеря, но я в этом не уверена, потому что, во-первых, спина моя сохранилась почти в первозданной прямоте, и до сих пор любой врач, глядя на мои кривые снимки со сколиозом четвертой степени и на ровную практически спину, не верит своим глазам, и не один раз я слышала, что снимки, наверно, не мои. Мои! Дорогие доктора! Это чудо совершили врачи волгоградской школы-интерната для детей, больных сколиозом. А другое чудо совершили ее учителя, заполнившие ум безграничными захватывающими знаниями, душу - открытостью и любовью к людям, сочувствием, радостью жизни, смелостью и бесстрашием. Почти все наши учителя были бессемейными, жили в интернате в своих квартирах, но рядом с нами, и отдавали свою любовь и заботу круглые сутки нам, чужим больным детям. Все они были в пору моей учебы уже пенсионного возраста. Упокой, Господи, души моих любимых учителя химии Сергея Васильевича, учителя русского языка и литературы и воспитательницы Елены Михайловны, учителя истории Геннадия Алексеевича, директора Бориса Илларионовича и других.
Стих, который я написала и прочитала на выпускном вечере:
Школьным учителям
Вы нам говорили, что трудно придётся,
Что жизнь - это штука совсем непростая.
Вы правы , родные,
И мчится наш поезд,
А детские годы вдали оставляет!
Уже мы немножко видали невзгоды
И радости тоже, но с сердцем открытым
Пойдём через годы навстречу открытьям,
Навстречу свершениям, счастью и бурям!
Но Вас никогда, никогда не забудем!
Все то, что хорошего есть в наших душах,-
Плоды ваших рук и бессонных ночей!
И жаркий огонь Вами в сердце разбужен:
Огонь устремлений в глазах у детей!
Все правда: вы много нам дали бесценного!
Мы только сейчас понимать начинаем
Учителя первого, и даже последнего,
Который нас в дальний полёт провожает!
Простите, коль редко вам будем писать,
Но это не важно, ведь сердцем хотим мы
За Ваше огромное сердце сказать
Огромное тёплое наше спасибо!
1972 г.