Ехало, пыхало, ржало.
Где твое суть осиное жрало?
Или жало уж сытое ядом?
Или просто беззвучие рядом...
Заместо пламени души очаг.
Руками сердца жар — во жестах
Хлысты предчувствия кто друг, где враг.
Но бремя силы акратично в чреслах
Внушает взять, подняв победам стяг,
Но лишь не ясен в образе полотнищ взмах
И ветер сильно рвет в подъеме самом.
И пред очами отчий ветхий дом,
Собрались гости радостным гуртом,
Трехлетний призрак детства под столом,
И шум риторик, яства звонким «будем»;
Несчетные рассветы и закаты, но потом...
И шаг уж смелый в жизнь и правдой к людям.
Бравадные потехи дум, скрип половиц.
Несчетные моменты бытия где праздник.
А или просто сотни разных лиц.
И просто вот еще: малой проказник.
До школы еще нету дел, охота спать
И поутру встречать рассветы вольно.
И может быть воробушка присев понять —
На корточки младые осторожно.
Смотря как он клюет, дербанит хлеб.
Еще подкинуть чуть рукою смелой.
А мимо жизнь идет прохожих ликами и лоб
Тут зачесался вдруг рукой умелой,
Которая дарила хлеб шумливым воробьям,
Чирикающим вместо голубиной песни.
А голуби, те вовсе вперевалку «ам».
И что-то глыкают в себе всё интересней...
Еще там образы из сказок, блики
Несбывшихся мечтаний под луной,
Которая светлила персонажам строки:
Любимые он знал наперебой.
Играя вехами души, качая лето
На сомкнутых ладонях в коих смысл.
И с рук кормил всех птиц, не странно это.
А странно то, что детство позабыл.
***
...Шел ослик мимо дерева,
Пилил его бобер
Зубами злыми, но сперва
Убрал из листьев сор
Пред толсто-выпуклым стволом,
Поскольку был педант.
Как будто ерзает челом
И поправляя бант
На холке редкой и скупой
Воло́сьями из шерсти,
Он уж тревожно головой
Нача́л насупливо трясти,
Готовя челюсти к толчку
В древесных волокна́х.
И так и сделал; и к сучку
Его подзубный страх,
Поскольку об сучок, поди,
Всё можно обломать.
И начал зубом впереди
По дереву стучать,
Простукать чтобы все сучки,
А тут назло осел,
Идет себе из самой зги,
И в этом весь прикол.
Идет пока далече, тварь,
Но может подойти
Уж очень скоро, и ударь
Его стволом, шути.
Но вот не думает бобер
О том осле ничуть.
Он просто выгрызает сук,
Чтоб пасть не навернуть.
И вот идет, пардон, осел,
Он свищет и молчит.
Да и взаправду: он хотел
Пройти лишь мимо, чтит
Сияние от дня кругом
И солнце любит он.
И вот представим: грянет гром,
И мир услышит стон.
И мир услышит сучьев треск
(А там поди — костей).
Осел лишь мимо шел. И блеск
В глазницах прытью злей
У демонически бобра
Творящего хрустец,
Который слышен как вчера,
Как завтра, как пипец.
И вот ослу пройти пора
Под тем стволом, ох, блин.
И будто дрогнула гора
И он ведь чей-то сын!
И мать его все будет ждать,
А он у пня лежит...
Тут дерево давай стонать
И едко на корню трещать,
И вот уж ослик... (?).
И вот уж ослик говорит:
— Привет, ха-ха, бобер!
Я тут вчера тебя искал,
Спросить хотел, но вздор,
Я разобрался типа сам,
И вот иду сказать,
Что ты не нужен мне поди,
Чтоб сразу подсказать
О том о чем спросить хотел
Тебя нечайно я...
И тут вот ствол весь захрустел,
Спугнувши соловья,
Что горло томно прочищал
Сидя на ветке верхней.
Он собирался петь, чтоб знал
О нем весь лес, чудней
Желания такого не может быть еще.
И вот он улетел, конечно,
Ведь давит в клюв мочой,
Сидеть уж нету сил, лететь и срочно
Ему понадобилось тут.
Осел замолк. Он думал мочно
Чем занят этот плут.
Речь о бобре. А тот потел
На челюсть налегая.
Понять осел все не успел.
Лишь птичка, улетая,
Так видела: что ослик цел.
Вот правда вся святая...
***
Вот правда, да, такая, полюбуйтесь.
Здесь всякому есть место: лишь взойти
На пень иль холмик, с солнышком целуйтесь,
И знайте далее как в жизнь еще идти.