КАК ДЕВОЧКЕ «ИСПОРТИЛИ» РОДИНУ
До появления девочки её мама и папа жили в большом красивом городе. В нём они жили и после. Но перед самым-самым её рождением девочкину маму вдруг, откуда ни возьмись, озарила престранная и блистательная мысль: благополучному появлению девочки на свет поможет её бабушка, то есть мама девочкиной мамы. Поэтому девочкин папа сгрёб девочкину маму в радостную и волнительную охапку и уже хотел было везти на весело подпрыгивающей на каждой приличной ямке огромной машине с синей кабиной, верхушкой упирающейся в самую макушку голубого-преголубого неба, за тридевять земель на край света, прямо туда, где жила девочкина бабушка. Но не тут-то было! Как только мама по-королевски уселась на троне красивенького блестящего «МАЗа», новенький «МАЗ» заглох.
– Накладочка вышла! – констатировал девочкин папа и лихорадочно бросился его ремонтировать.
Тут же со всех сторон на «МАЗ» налетели промасленные, перемазученные и засоляренные проворные дяденьки с умными руками и добрыми лицами, и уже ровно через час новенький «МАЗ» был новее прежнего. А в это время в диспетчерской будочке девочкина мама преспокойно пила душистый чай с шиповником, ну а девочка, будучи чрезвычайно воспитанной ещё до своего рождения, чем о-о-очень облегчила родительскую участь, желала маме приятного чаепития и вежливо ждала в её животике воскрешения могучего и громыхающего синего великана. «Зачем торопиться быть несвободным, если в мамином животике ты сам себе режиссёр? – размышляла девочка, творчески посасывая палец и по-режиссёрски закинув ногу на ногу. – Когда ты рождаешься, всё вдруг встаёт с ног на голову: папа засовывает тебя в пластмассовое корытце, намыливает, в глаза и уши льёт воду, заворачивает в мягкое и пушистое, где ничего не видно и трудно дышать, во все складочки и подмышечки сыплет подозрительный порошочек и туго пеленает по стойке «смирно», мама тычет в нос чем-то розовым и тёплым, откуда капает белое и сладкое, и её воркующее «кушай-кушай-подрастай!» заставляет твой рот открываться почти автоматически, потом вместо твоего вкусного пальца толкает какую-то резину с яркими колечками – и они тебе совсем не к лицу! – после из ложечки пичкает жёлтенькой водичкой, и ты, нарушая этические каноны, звонко пукаешь на радость собранию, водит у самого носа разными побрякушками, за которыми почему-то непременно надо следить глазками, и от скуки все хором щёлкают языками и пальцами в надежде вызвать у тебя улыбку – видели бы они себя в зеркале в эти минуты! – а потом полчаса трясут в кроватке, чтобы ты наконец умолк, потому что от тебя уже порядком устали… А ты хочешь быть простым космонавтом и плавать в своей тёплой, тёмной, тихой невесомости и в зависимости от задачи по очереди засовывать в рот то руки, то ноги, то луну, то звёзды, и название своему космосу ты дашь потом, когда небесное и земное соединятся в твоём первом коротком непроизвольном слове «ма-ма». Мама – космос… а ты… ты андерсеновский стойкий оловянный солдатик. Только рыбы пока не нашлось, чтобы тебя проглотила. Но на каждого бедного мужественного солдатика обязательно отыщется скользкое бездонное брюхо большой хищной рыбы или жаркое пламя маленькой печки – каждому своё. Держись, солдатик! Смотри в оба! Ещё крепче сжимай ружьё!»… А между тем девочкина мама допила ароматный чай, и вся семья отправилась в путь, где каждый занимался своим важным делом: девочкин папа мчался, ямки попадались, «МАЗ» подпрыгивал, девочкина мама охала и крепко держала в руках скачущий на каждой приличной ямке спелый сахарный арбуз, где семечком жила девочка, а дорога всё никак не кончалась. Хоть рождение девочки планировалось не вчера и даже не позавчера, но всё же не в каменном веке и не у пещерных людей. Это только в пещеру можно входить кому не лень: мамам и папам, бабушкам и дедушкам, девочкам и мальчикам, верблюдам и носорогам, пятнистым леопардам и ягуарам, жирафам и зебрам, антилопам и газелям, черепахам и ёжикам, броненосцам и гиппопотамам, страусам и птицам коло-коло, павианам и двухцветным питонам, крокодилам и глупым слонёнкам, кошкам, которые гуляют сами по себе, и даже морским крабам, играющим с морем, если оно их отпустит (короче, не пещера, а проходной двор! и если автор кого-то забыл, пусть простит его Редьярд Киплинг). В пещеру можно всем, потому что в редкой пещере есть входные двери, да и те неплотно закрываются. А девочкино появление на свет предполагалось в больнице. И никаких бабушек, даже трижды родных, туда не пускали. И по поводу рождения девочки её мама хлопотала в гордом одиночестве, после чего девочкин папа с любовью сгрёб уже обеих – девочкину маму и девочку – в ещё более радостную и ужасно волнительную большую охапку и повёз на весело подпрыгивающей на каждой приличной ямке огромной машине с синей кабиной, всё так же упирающейся верхушкой в самую макушку голубого-преголубого неба, за тридевять земель на другой край света, в большой красивый город, прямо туда, где теперь живёт девочка. Зачем её маме вдруг понадобилась эта поездка – и даже две! – девочка, кажется, догадывается: маме просто захотелось покататься на большой синей машинке. Но для чего в главный девочкин документ вносить название неведомого ей края света, к которому она не имеет ни малейшего отношения, девочка не знает.
Так девочке «испортили» родину. Впрочем, хорошему человеку ничего испортить нельзя. Поэтому девочка приняла своё случайное место рождения, чьё название состоит из пяти слогов и игривое ударение может упасть на любой – в зависимости от настроения произносящего имя заданной девочкиной мамой точки на карте, мудро и с пониманием: спасибо, что не в «Бразилии, где в лесах живёт много-много диких обезьян». И потом, кого ещё так торжественно везли в белоснежном кружевном и до хруста накрахмаленном конвертике, перевязанном розовой шёлковой лентой, на весело подпрыгивающем на каждой приличной ямке новеньком «МАЗе» с синей кабиной, упирающейся верхушкой в самую макушку радужного неба, за тридевять земель на другой край света, в большой красивый город, прямо туда, где по-прежнему живёт девочка?.. Может, кого-то и везли, но это уже совсем другая история.