Н. П.
-1-
А я один и не дошёл бы
до этих нежности и горя,
до рисования по шёлку,
до Чёрной тушечницы моря .
Смотрел бы всё в проём оконный,
печальных сцен случайный зритель.
Летят китайские драконы
в свою одесскую обитель.
Летят, минуя полустанки,
летят сквозь глушь моих околиц,
летят на горькие приманки
Причерноморья и бессонниц.
И замирая в полушаге,
носами тычутся в ладошку
сарматской ночи и бумаги,
фарфоровой не понарошку.
-2-
Далеко-далеко,
там, где всё горячей,
пролетает дракон
у тебя на плече.
Может быть, я не прав,
и дракон твой ещё
спит в безмолвии трав.
И пустует плечо.
Ты ведь знаешь, куда
и кому прилететь.
Закипает вода
и пытается петь,
по-драконьи ворча,
потому что в ответ
смотрит в воду с плеча
тот, кого как бы нет.
-3-
В стакане чая плавает лимон,
и чай разбавлен дымкой золотою.
Я мог бы написать и о другом,
но разве важно что-нибудь другое,
чем то, что чай горчит едва-едва,
как будто повторяет он невольно
за мною и тобою "Жив. Жива.
Жить хорошо и дымчато и больно."
И это всё. Других известий нет.
И чай, горча, услышать помогает,
что жизнь жива - подъездной лампы свет
лимонной долькой-дымкою мигает.