Пустынна тьма стареющей зимы.
Осколки дней остры и холодны.
На жидкий свет, под купол этой тьмы
тянулись сны из белой глубины
и застывали медленно, навек
в дыму метельном, в искристых клубах...
Мне кажется, уже не тает снег,
но тает звук на выстывших губах.
И ни позвать, ни вспомнить тёплых рук.
Встаёт февраль на снежное крыло,
кружит, кружит – и замыкает круг:
ни имени, ни прошлого – бело.
Закат над полем сделает надрез...
Всё так мертво, что даже вдох нелеп.
И тащит колесницу в чёрный лес
с обледенелых неб понурый Феб.