И на город, давно привыкший к январским лужам,
третий день подряд дремучим котлом метель.
То есть, вот и зима. И хана коммунальным службам.
И непонятно, где ты и куда теперь.
Когда улицы тонут, и шамкая снежной кашей,
вязнут машины. И, приготовив кисть,
некто нездешний, незримый, какой-то Брейгель старший
уже пишет поверх нас - то как не чисть
проходы, шурша лопатой, уже ни шанса;
не отроешь жизнь. Лучше слепи в снегу
бабу. Скатись с горы. Или хлопни, к примеру, шнапса.
И когда ночь, лучась пустыней, прильнет к стеклу,
то представь, что вот так и двинешь до мест загробных:
просмолишь беговые, неумело встегнешь башмак -
и тропить, ковыляя, кривую лыжню в сугробах
к заповедным кордонам, чисто твой пастор Шлаг.
А когда тишина гудит, доходя до точки,
и из снега выходят елки и бродят во сне -
там радистка Кэт отбивает тире и точки;
я и слушал: замри, умри, а теперь воскре...