Муми-мама не вымыла раму,
муми-папа не спел под гитару,
я осталась стоять неумытой,
ивой-плаксою зреть над корытом.
На полу под ковром в бледной спальне
не смиряется черный идальго -
я его рисовала, чертила,
чертыхалась и вслух говорила:
"вот проплачу свое, и станцуем,
вот станцуем свое, и, гарцуя,
изведем тишину".
Муми-мама
себе руку случайно сломала -
не держать, не ловить ей, не тешить,
не сшивать меня, не занавешивать,
а идальго молчит под ковром...
обо мне иль еще о ком?