На бесценных развалинах мать-и-мачеха
выцветает поздно, по-городски.
Мама Римская кормит спасённых мальчиков,
подставляет бронзовые соски.
Ей не быть Афродитой или Мадонной,
через тысячу лет наползёт бурьян,
галл натянет мамашу на щит плетёный,
а патриций натравит на христиан.
«Старый Мельник» набулькивает:
– Перемелется! –
и уходит под вяленое мяско;
а в моей голове завелась медведица
с миллионом оттянутых сосков.
Мама Русская ширится неустанно,
и на скорую руку, чем богат,
я плету себе щит из лозы Агдама,
и бутылочной розой крещу закат.