Очень тихо, но упрямо,
словно одолев испуг,
черно-белое пиано
открывает первый звук.
Молоточек раз за разом
бьет послушную струну
и, глотнув слезинку глазом,
я до боли узнаю
две могилы за оградой,
мох, проросший в память тел
и бурьян, не бит лопатой,
вырос там, где захотел.
Норд ерошит трав загривок,
клонит дикие цветы,
поминальный фотоснимок
сдавлен рамкою плиты.
Плач зурны и шопот внуков
помнит поздняя весна,
но давно не слышно звуков
там, где дальше тишина.
Я несу себя к востоку,
в черно-белую страну,
пианист, подобно току,
бьет печальную струну.