В сумрачные рясы одевались вязы,
март увяз в распутице дорог.
Всё бугры да ямы - видно, клад Приама
белый день искал, да занемог.
Знал я - слишком рано под крылом тумана
слушать воркование реки.
Лёд трещал по краю. В полынье играя,
плыли тучи наперегонки.
На далёкий берег неказистый мерин
волочил телегу через брод.
За скупое слово привечал любого
конюх - старый, набожный Федот.
Лиха да лукавства - горького лекарства,
наглотался, хоть бери взаймы.
А речей досужих - лучше или хуже
стали жить - чурался, как чумы.
Конь шагал лениво, лес косматой гривой
взмахивал под скрипы колеса.
Словно жерновами всё, что было с нами,
промолола дрёма в полчаса.
И на млечный вертел я, как юный Вертер,
кольцами нанизывал стихи,
как Эзопу море снова Ксанф проспорил.
Чу... заголосили петухи.