И вновь сижу я у камина,
И дерево трещит в огне,
И запах свежего жасмина,
Что посадил я на окне,
По комнате разлился сладкий.
А с улицы льёт лунный свет,
В саду звучит отчасти гадкий
Цикад стрекочущих квартет,
И ветер грустно подвывает...
Уж полночь за окном стоит.
Но разум мой сна не узнает -
В глазах моих огонь горит.
На столике я пред собою
Бумаги ровно разложил,
На них я собственной рукою
В неволе буквы выводил.
Все желто-белые страницы,
Исписанные мной давно
Корявым почерком в темнице, -
Их взял с собою я в село.
Вернувшись из тюрьмы презренной
В деревню родную, домой,
В сундук их положив забвенный,
Закрыл я крышку за собой.
А сей сундук стоял, пылился -
О нем я вскоре позабыл.
Но вот на днях я вновь напился,
И крышку сдуру я открыл.
Гляжу в него туманным взором,
Пытаясь разглядеть пакет.
На нём печать с витым узором...
Воспоминаний о нём нет.
Его достал я, пыль я сдунул,
И выпал он из рук моих.
"Пора бросать мне пить", - подумал,
Теряясь в помыслах хмельных.
Его подняв, я до дивана
Добрался с горем пополам;
Мне каждый звук, как звук органа,
Давил несчадно по ушам.
Подушку рядом обустроив,
Я положил пакет на ней;
Себя морально успокоив,
При тусклом пламени свечей
И очага передо мною
Сорвал я тайную печать.
Одну я начал за другою
Рукой дрожащей доставать
Бумаги ветхие. Местами
Со временем они в углах
Покрылись жёлтыми пятнами;
Рисунков много на полях,
А в середине листов - строчки.
И тут я вспомнил: по ночам
В темнице, сидя в уголочке,
Я волю предавал рукам.
Они писали что есть мочи,
Что было в голове моей,
И половину каждой ночи
На запись тратил я идей.
Когда свет лунный появлялся,
А за решёткой снег витал
И мрачный лес вдали терялся,
Такие я слова писал:
"В чём смысл жить? Зачем живу я?
Один очередную ночь
В темнице грязной провожу я...
Но не хочу бежать я прочь!
Ещё ни разу за все время
Мой разум не был помутнён,
И мимо проносилось бремя
Хмельное, словно летний сон.
И я ведь помню, как злосчастный
Меня в тюрьму спирт посадил;
Какой поступок я ужасный
В ночь роковую совершил.
И каждый вечер пред глазами
Картина предстаёт в крови:
Ночь. Женщина с двумя дитями.
Давно умолкли соловьи,
Во мрак весь город окунулся.
А я веду карету, пьян.
И помню лишь, когда очнулся:
Вокруг меня толпа крестьян.
Кричат: "Разбойник!", "Кровопийца!"
"Был вроде барин неплохой,
А оказалось, что убийца,
Да и пьянчуга!" Боже мой!
Что натворил я? Встал на ноги,
С глаз пелена исчезла в миг.
Я к краю подошёл дороги,
И, вновь услышав чей-то крик,
Увидел я свою карету.
Нет лошадей, в крови полоз,
Помятый перед, стёкол нету,
И на бок опрокинут воз.
И тут, под деревом сирени,
Я вижу: женский труп лежит,
И с ним, поджав к груди колени,
В слезах весь, паренёк сидит.
А рядом, изредка моргая,
Брат удивлённо в пустоту
Глядит, да чаще всё вздыхая;
Он превратился в сироту.
И я смотрю и понимаю:
Все это по моей вине.
Даже сейчас я вспоминаю
Ту сцену, как в ужасном сне.
Тогда я, окружён толпою
И криками, на земь упал,
И, как дитя перед грозою,
Перед людьми я зарыдал.
И, выйдя из толпы надменной,
Два полисмена подошли
И под всеобщий взгляд презренный
Они меня уволокли.
И дальше помню, как тащили
Меня в наручниках к судье,
Как обвиняли, как молили,
Чтоб заживо я сгнил в тюрьме;
И как был слышен рокот в зале,
Как молоток судьи стучал;
Как ехал я в другие дали,
Где никогда я не бывал.
Вот привезли меня в темницу
Среди скал голых и лесов,
И, словно в клетке кроху-птицу,
Меня закрыли на засов.
И вот, спустя недели, ночью
Я в камере один сижу,
Ни капли в рот не брал. И точно:
"Спиртное - это зло", - скажу."
Туман развеялся в мгновенье,
Когда я письма все прочёл,
И в неизвестном мне стремленьи,
Что в строках старых я нашёл,
Я пожелал скорей стать трезвым.
"На воздух!" - крикнул в тишине;
С горячим взглядом, шагом резвым,
Пот градом льётся по спине,
Тащился я к двери парадной.
Когда её я распахнул,
Заместо свежести прохладной,
В меня как будто змий дыхнул.
Открыв глаза, увидел рожу -
Кузьма, сосед мой, в стельку пьян.
"Ба!" - воскликнул. - "И ты тоже!"
На грудь мне кинулся буян,
Его отверг я с отвращеньем.
Он, удивившись, лишь отпрял
И, словно пёс, с повиновеньем
По стойке смирно рядом встал.
"Ты чё, друг мой? Зачем толкаться?
Неужто не признал меня?
Зачем ты сразу лезешь драться?
Я, между прочим, после дня
Тяжелого решил в бар местный
Наведаться, ну, так сказать.
И про тебя я, буду честным,
Смог пару строчек услыхать:
Они твердят, мол, барин спился
Опять один день целый пьёт,
В тюрьме так и не научился.
Он счастья в жизни не найдёт
В руке с бутылкою пустою,
И так уж слишком дикий нрав.
Друг мой, конечно, я с тобою,
Но ведь народец в чем-то прав."
Но его речь, хоть и правдива,
Гнев пробудила в глубине,
И, словно оперная дива
В зал, ждущий в тишине,
Я закричал, что мочи было:
"Куда не надо - не влезай!
Ну а своё кабанье рыло
Порой из бара доставай!"
Кузьма опешил, и со страхом
Тихонько начал отступать.
"Пустил ты, барин, серым прахом
Все, что пытался наверстать..." -
Лишь прошептал в ответ пьянчуга;
И, развернувшись, он к кустам
Побрёл - стояла там его лачуга;
За ним тянулся по пятам
Лишь легкий шлейф от свежей браги.
Один остался я стоять.
Но стали от внезапной влаги
Мои глаза вдруг намокать.
Прошла секунда - и на месте
Я, как дитя без леденца,
Забыв о чине и о чести,
И ног не чувствуя конца,
Завыл, упавши на колени.
А по щеке текла слеза,
И вновь мольбы, признанья, пени
Мне затуманили глаза.
Возвёл тогда я к небу очи
И прошептал почти без сил:
"Мой тяжкий век ещё короче -
С дороги вновь я отступил,
Указанною мне судьбою...
Я что, забыл, что натворил?
Что сделал я с самим собою -
В пропойца жизни превратил!"
И тут последний всхлип прервался;
Я слезы вытер рукавом
И медленно с колен поднялся,
Как гладиатор пред лицом
Кончины скорой на арене,
И, кулаком ударив в грудь,
Я прокричал на все селенье:
""Нет! Не пора ещё уснуть
Мне под звучанье дев прекрасных,
Что манят беспрестанно в рай
Средь утренних зарниц атласных,
Зовущих в неизвестный край!
Я не позволю себе снова
В ничто жизнь превратить мою;
Я только скинул все оковы,
И вновь себя не закую
Я в них цепями алкоголя.
Себя от них я сберегу!
Не потому, что сладка воля,
А потому, что я смогу!"
Мой панегирик жизни полный
Вокруг раздался словно гром.
Насколько мог, походкой ровной
Поплелся я обратно в дом.
Изящно в сени я ввалился,
Дверь захлопнув за собою.
В последний раз я так напился
Одним вечером зимою,
Когда я на пороге дома
Нашел письмо - на нём печать.
Тогда я чуть бутылку рома
На земь не обронил опять.
Решила почти все наследство
Мне тётка, видимо, отдать.
И, как ребёнок, впавший в детство,
От счастья начал я кричать.
Вписать решила в завещание
Она меня среди других,
И получил я на прощание
Два миллиона золотых.
И в тот же вечер в местном баре,
Собрав друзей всех и подруг,
Я не заметил, как в разгаре,
Как рыба на подводный крюк,
Опять я клюнул на спиртное;
И, в воздух выкинув стакан,
Вскачив, я выкрикнул такое,
Что от себя не ждал я сам:
"Сегодня праздник! Так давайте
Наполним рюмки за мой счёт!
И виски, водку наливайте!
И пусть тревога вся пройдёт!"
Мы всем селом две ночи пили,
Словно ирландцы в выходной.
Про нас в столице говорили:
"Эх, знатный был у них пропой!"
В итоге, после пьянки этой,
Наутро посчитав деньгу,
Нашёл лишь дюжину монеток
И чью-то женскую серьгу.
Так получилось, что в три ночи
Наследство до грошей пропил
И на неделю труд рабочих
Похмельем я остановил.
И вечером, уже весною,
Когда уснуло все село,
И за окном, будто зимою,
Туманом все заволокло,
Ввалившись в собственную хату,
Помчался в спальню сразу я
И, словно вор в поисках злата,
По комнате вокруг снуя,
Искал пакет я или сумку,
Покуда, не лишившись сил,
Оставил глупую задумку
И покрывало я схватил.
Связав его в кулёк непрочный,
Я, обходя дом по углам,
Сначала алкоголь восточный
Из дальних азиатских стран,
Затем весь алкоголь заморский,
И из Европы дорогой,
И на последок наш, печорский -
От бабки водка и настой -
Я все засунул в покрывало
И с ним на улицу пошёл.
Тем временем похолодало,
И месяц в небесах взошёл.
От холода трясясь, я гордо
По лесу одиноко брёл
Походкой пьяной, и нетвёрдо
Догадываясь, куда шёл.
И тут я вдалеке заметил
В просветах леса мутный блик.
Сначала думал я, что бредил,
Но уже в следующий миг
Передо мной полна, глубока
Открылась синяя река;
И с дальнего течёт Востока
Она уж долгие века.
И к ней, пакетом громыхая,
Я шёл сквозь ивы не спеша,
Бутылки по пути теряя;
И к ним рвалась моя душа,
Но я себя одёрнул резко:
"Нельзя!"- сказал я сам себе.
И, подойдя к реке, я с плеском,
Отдав на произвол судьбе,
Швырнул в неё бутылки разом,
И сердце мигом замерло,
И не успел моргнуть я глазом,
Как простыню уж унесло
Потоком речки полноводной
В далёкий неизвестный край.
С душою чистой и свободной
Как ангел, улетевший в рай,
Вступил я в жизнь без алкоголя,
Где мыслей нету про тюрьму.
"И, будь на то господня воля,
Ни капли в рот я не возьму!"
И с мыслью благородной этой,
С улыбкою и горд собой,
Навстречу новой жизни светлой
Поплёлся медленно домой
Под звуки ангельского хора.
Зайдя победоносно в дом,
Упал в сенях на пол, и вскоре
Уснул я мирно крепким сном.