Правая рука Ада-
это левая рука Духа
Историю эту царь птиц рассказал,
Чтоб царское имя я в Букве связал.
Вспорхнул из под ног он и там же исчез.
Тут в руки мне Тайна упала с небес.
Которая буквою "Че" назвалась.
И двойки на Букве построили связь.
Вначале, пернатого я не признал,
Когда предо мною он с речью предстал.
И только я именем Букву назвал,
Так царь "замолчать" мне крылом приказал.
Гнездо, на котором владыка стоял
Ел пламень пожара и царь позволял
Огню перья царские жечь и палить
Он молвил: "Держи друг мой повести нить.
Из повести этой рассказы составь,
Последний - письмом адресату доставь.
Пусть первый пребудет у птиц на устах,
Стихами второй запиши на листах,
А третий рассказ чертежом начертай,
Ему в пояснение цифру придай.
Правшою родившийся левой пиши.
Всё в точности, как указал, соблюдай".
Царь чести мне правила эти внушал,
В то время, как страшный огонь сокрушал
Гнездо родовое - Отчизну его,
А он из гнезда своего не бежал.
Уж дым накрывал с головою царя.
Герой устоял. Только пламень огня
Сходить и не думал сегодня "на нет".
Мне тут-же пернатый назначил обет -
От царского имени справить рассказ.
Он так наказал,- я исполнил наказ.
Царь вырвал златое перо из крыла,
(По кончику алая капля плыла).
Мне отдал его. Я бумагу принёс
И первое слово несмело нанёс
Пером золочёным в заглавье листа
И пристально глядя в царёвы уста.
А тот страстным голосом мне говорил,
Я слову внимал и пером не творил
Ни фразы, ни буквы, лишь слушал царя.
Умолк он когда занималась заря.
Без страха несу слово чести на суд,
Как царь рассказал, так записано тут.
РАССКАЗ ЦАРЯ
Что было, о том эту повесть веду
И в зеркале древнем, что будет найду.
Грядущее вспомню, в былое смотря,
Свет словом зажгу темноте на беду
Услышишь о том, как калиф молодой
С визирем в Аду воевали с бедой,
Как стала невестой калифу сова,
О свадьбе его расскажу с молодой.
Ещё вот о чём: как наставник его
Искал три шнура и нашёл для того,
Чтоб в косу тугую сплетались шнуры -
Единого Бога Святые Дары.
О правде сокрытой и лжи на виду
Рассказ очевидца сих дел приведу...
...Калифу большая досталась земля,
В ней хлопком, как снегом укрылись поля.
В горах древней Персии нежно звенят
Ключи потайные стеклом хрусталя.
Долины зелёные, рядом пески,
И реки широкие, броды узки.
Тут сказки и были смешались вполне,
И джинны ночами мерещатся мне.
Над морем Сирийским багряный закат,
Сквозь бурю проносится грома раскат,
И молнии бьются в могилы царей
Но, склон у Хеопса, как прежде покат.
Когда ты в Кашмир из Гранады идёшь,
Лишь эту страну по дороге найдёшь.
Тут Индию видит и Дальний Восток,
Гюрза, зарываясь в текучий песок.
И в этом краю из колючки верблюд
Губой выжимает живительный сок.
Для старого мира приемник и брат,
Как куб у мечети, торчит халифат
В Земле, где ему заповедовал Бог.
И слово, что выше, пусть ляжет в пролог.
Багдад, - град великий в том месте стоит,
Дворец в нём, который прохладу таит
В дни жаркого лета, в полуденный зной,
Ещё он таит царский трон расписной.
На нём молодой восседает калиф
И славит владыку Персидский залив,
За слово его, что как твёрдый гранит,
За честность, за то что он в сердце хранит
Отвагу. Боятся такого враги.
Солдатский мундир на царе, сапоги,
И нет у народа вернее слуги.
Калиф Мохамад, правь в родной стороне,
Отец твой берёг нас в Великой войне.
Душой милосердный, Всевышнему раб,
В дни мира ты пеший, в бою - на коне.
Три года назад мохамадов отец
Сняв бранный шелом, принял смертный венец,
Визирю наследника царь поручал,
Прощался с друзьями и тут же прощал
И недругов старых, и новых врагов,
И слово последнее людям вещал.
В то время, как солнце устало палить
И просят уста чашку чая испить,
Явился к калифу великий визирь -
Калиф звал с докладом в "четыре" прибыть.
Хотя наш визирь и почтенный старик,
Но бороду он всё-же коротко стриг
И шутку не прятал в седеющий ус,
Был прост в разговоре и в битве не трус.
А ныне Мансур (это имя его),
Молчал и сказать не хотел ничего,
Царю поклонился. Царь молвил на то,
Наставнику - другу отца своего:
"Салам, мой учитель! Свидетелем Бог:
Ещё не ступил ты за этот порог,
А горечь твоя уж пред троном стоит.
Скажи, кто твой взор опечалить помог?"
Великий визирь посмотрел на царя,
Сказал: "Государь, ты приметил не зря,
Покоя лишён я предчувствием злым,
Ведь ночью луну заволакивал дым.
Теперь о весёлом поведаю царь:
Разносчик внизу и с товарами ларь.
Прикажешь позвать? Эй, ведите сюда!"
И снова визирю беда не беда.
Недолго нам ждать и уже, наконец,
Разносчик сундук закатил во дворец,
С чужого плеча на купчине халат,
Одет голодранцем пройдоха-хитрец.
Открылся сундук силой скрытых пружин.
А там, Боже мой! Полон был магазин,
Безделиц для женщин, забав для детей,
Ковёр-самолёт в нём и с джинном кувшин.
Дым вьётся из трубки калифа кольцом,
Царю коробейник знаком был лицом,
Уж где-то калиф наблюдал этот нос,
Который повис над губой как вопрос.
"А кроме того, что ещё у тебя?"-
Так царь вопросил и, подарки любя,
Осматривать вздумал глубины ларца,
Визирю булат и дамаск для себя
Калиф выбирает. И ценит клинок,
Но, вдруг, в сундуке - в уголку коробок
Узрел Мохамад. "Что же там за предмет?"
Такому вопросу ждёт скорый ответ
Калиф в нетерпенье. А только купец
Молчит и лукаво глазеет в ларец.
Потом не спеша, достаёт коробок,
Как в зеркале в том отразился дворец.
Давал коробок нежно-розовый свет;
Шнурок через крышку в него был продет,
Сургуч припечатал шнурок на письмо.
Известен шнурок аж две тысячи лет.
С поклоном разносчик царю отвечал
И голос его, как у птицы звучал:
"Бесплатно достался мне этот предмет -
Брать мзду за него и желания нет.
Узнай, повелитель, что в этом письме.
Царю, да откроется Истины свет.
С испанским солдатом я в кости играл,
Тот в Мекке с письмом коробок подобрал.
"Задаром бери,"- предложил молодец -
Находкой владеть побоялся, глупец.
Нет в мире мудрее тебя, властелин,
Ты чести и Веры Святой паладин,
Пророк приберёг талисман в коробке,
Тебе приберёг! Знай о том, господин!"
Ай, ушлый купец - лесть хмельнее вина,
А нам время знать, что калифу дана
Безвременья ночь. В наказанье за смех
Надолго царя позабудет страна.
Забвенье людское постигнет его,
Лишится он крова дворца своего.
Виною тому станет наш коробок.
Но горю отмерен во времени срок.
Героем калиф возвернётся в Багдад,
Земля соберётся в един халифат.
Но то впереди, а пока же, мой друг,
К рассказу сему оставайся не глух.
Продолжу. О чём это я говорил?
Ах, да! Льстец царю коробок подарил.
"Себе заберу я с письмом коробок,
Тут знак мне оставил Мухаммед-Пророк",-
Сказал государь и купцу на плечо
Накинул халат и в придачу - ещё
Дарил два халата (я думаю, впрок).
Ай, щедрый калиф, это видит и Бог!
А в первом халате карман не простой -
Звенел в нём монетой металл золотой,
Валялся в ногах восхищённый купец
И всё причитал: "Благодетель, отец!"
"Вставай, человек, здесь не рабский предел,
Я молод, а ты бородой поседел",-
Купца прямодушный калиф поучал
И всё на подарок нежданный глядел.
На вечер повёрнуто солнце Творцом,
Разносчик ушёл с облегчённый ларцом.
Бормочет царь, глядя в зеркальный предмет:
"Письму нужен чтец? То вопрос? Мне совет
послушать от старшего - самый момент.
Кто скажет нам имя такого чтеца?
Гонцов мы пошлём на четыре конца.
Уверен, отыщут того мудреца".
На жизнь государь философски глядел,
И в эту минуту шайтан им владел,
Руками калифа подарок вертел,
В его зазеркалье проникнуть хотел.
А надо сказать, пусть и молод наш царь,
Но слыл просвещённым весьма государь,
Весёлые сказки ночами писал,
В диване научном он был секретарь.
Загадки ценил любопытный калиф
И в библиотеке уж не было книг,
Которых владыка ещё не читал
И царской рукою своей не листал.
Мой друг, эта книжка о нём, а теперь,
Прошу тебя, тихому слову поверь.
Пусть Время запутало все имена,
Но Тайна откроет Идущему дверь -
Иди. И возьми у неё письмена!"
Терзался калиф: "Кто прочтёт нам письмо?
Дружище Мансур, что там прячет оно?"
Царю дал учитель разумный совет:
"Владыка, от умников жди только бед.
Не нужен мудрец, нам сгодится толмач,
Не стоит гонцов гнать за мудрыми вскачь.
Ведь проще с базара доставить чтеца,
Чем в дальних краях отыскать мудреца.
Сидит у мечети горбатый старик,
Понять он сумеет нездешний язык,
Богира-горбатого мы призовём,
Пусть тайну раскроет, читая ярлык".
И вот за Богиром бежит скороход,
Проворней коня карабахских пород.
Треть часа не ждали, доставлен Богир -
Глаза будто плошки, лягушечий рот.
Его кличут "меченым" - знать и народ.
Бог лоб мудреца запечатал тавром
За то, что тот зло называет добром;
Кружится динаром Богира судьба -
То решкою ляжет, то встанет ребром.
С горбом набекрень чтец вошёл и молчит,
А голос калифа средь залы звучит:
"Ты текст, говорят, понимаешь любой,
Молва мудреца пусть спешит пред тобой,
Но если за мудростью прячется блуд,
В награду получишь ты палку и кнут.
О чём здесь узнаешь, смотри, не болтай,
А то на берёзах тебя разомкнут",-
Слова эти царь говорит "мудрецу",
При этом письмо предлагая чтецу.
Божится Богир: никогда и нигде
Не выдаст он тайны. В его бороде
Застрянут слова, что нельзя говорить.
Толмач эту бороду вызвался сбрить,
В том случае, если язык подведёт
И лишнее слово за губы пройдёт.
И вот он вникает в мудрёный ярлык,
Со лба пот солёный стекает на лик.
Письмо шелестит у Богира в руке,
И ноготь предлинный скребёт по строке.
Вдруг, голос визиря пресёк тишину:
"Подушку мне дайте, сейчас я усну..."
Смеялись над шуткой и слуги и царь.
Лишь чтец не смеялся у слова в плену,
Веселья не слышал и вслух произнёс
(И тем, перебил самодержца вопрос):
"В консенсусе с правдой пришёл я к царю,
Во Истину слово тебе говорю.
Чьё мышленье явит иной перевод,
Тому я тавро горбача подарю".
"Я вот растолкую бумажку сейчас,-
Летел по дворцу переводчика глас.-
То первых пророков священный ярлык,
Ему служит буквами русский язык.
Письмо - руководство того коробка..."
Вот тут все прислушались, речь старика
Занятной теперь показалась для всех.
Толмач принялся развивать свой успех.
Возвысил для этого он голосок
И с видом надменным отставил носок.
Осанка спрямила хребет у раба,
Как будто и не было сроду горба,
Лицо его стало горячим, как печь.
Богир, вдруг, повёл не понятную речь.
Все видели,- старый несёт чепуху,
Но я его бредни доверю стиху
И все рассужденья чудные чтеца,
Как есть покажу, от азов - до конца.
Богирово слово окуривал мрак.
Он начал свои разъяснения так:
"Язык ярлыка на арабский похож,
Я в тайны его сокровенные вхож,
Как зеркало, нашему этот язык,
Когда же о землю его разобьёшь,
То буквы зеркальные пальцем не трожь,
Они так остры, как стекло или нож.
Но сами те буковки склеятся встык
И зеркало слов ты легко соберёшь.
Углубить хочу пониманье письма,
Стих этот - дитя не простого ума,
В нём слово даётся Индейке-Судьбе,
Ключ текста - басма заключает в себе.
Аллах в сургуче отчеканил басму
И он же дал смысл потаённый письму".
Все слышать надеялись тайну веков,
Которую прятал замок из замков -
Чему вскоре быть и что делалось встарь.
Напрасно надеялись слуги и царь.
Богир знак вниманья рукою вершит,
Глядит в руководство, читает, спешит
И голос его от волненья дрожит.
Вот слово, которое выяснил чтец,
Имеющий уши, внимай, наконец:
"О смертный, восславь же Аллаха теперь,
Судьба пред тобой и от Истины дверь!
Достался тебе невеликий листок -
Возьми прикреплённый к нему коробок,
Откроешь его. В нём не чай и не мак -
Бог ссыпал туда необычный табак,
И, если понюхаешь ты табака
(Пусть только щепотку ухватит рука)
И слово зеркальное произнесёшь,
То дар воплощения приобретёшь.
Ты сможешь стать рыбой, жить зверем в лесах
И птицей летать в голубых небесах,
Животную речь, как свою понимать,
Но время замрёт у тебя на часах.
Когда человеком захочется стать,
Гляди на восток, так и следует встать,
Три раза коснувшись челом до земли
Промолви зеркальное слово опять.
И вот это слово - "Святой Вонамор".
Им тайно владела лишь я до сих пор.
Теперь и тебе им во веки владеть
И речи скотов, как свои разуметь.
Но будучи зверем иль рыбой в воде,
Иль птицей, скользящей в воздушной среде,
Смеяться не смей ничему, человек,
Иначе, продолжится в скотстве твой век.
О, горе тому, кто в положенный час
Нарушит инструкции этой указ.
Смеяться нельзя! Кто преступит запрет,
Напьётся вина человеческих бед!
Священное слово моё - "Вонамор"
Забудет преступник на тысячу лет.
И будет он зверем скитаться в лесах,
Иль крылья трепать в голубых небесах,
А, может быть, рыбой томиться в воде.
Одним словом, вечно пребудет в беде.
"Ты всё?"- обронил в нетерпении царь.
Богир лепетал: "Погоди государь,
В конце ярлыка есть приписка ещё..."
"Не мешкай!"- шептал Мохамад горячо.
Толмач поспешает исполнить приказ
Короткою справкой отсрочив рассказ:
"Здесь может быть имя, а, может, и нет,
Нехватка двух букв, затрудняет ответ".
Калиф горячится: "А ну-ка, дай, дед!"-
И хвать, у чтеца свой счастливый билет.
-Теперь покажи мне запинку письма!
Горбун тычет пальцем, волнуясь весьма.
И вправду, в конце потерялись крючки -
С ущербом калифу досталась басма.
Тут ноту повыше плешивый берёт:
"Здесь фраза". Царь: "Где?" А Богир тихо" "Вот..."
Владыка, расправь у бумажки края
Гляди, здесь начертано:-Ми...... я твоя-.
У первого слова оставлен лишь слог,
А стёртое знает лишь автор и Бог.
Словечко престранное это вот -Ми......".
Простое снаружи. А что же внутри? -
С минуту калиф всё ж пытался понять,
Где буковки к слову неполному взять.
На текст, не моргая, очами глядел,
Далёкий от царских обыденных дел.
Замятню Мансур срезал властной рукой,
Так, манием пальца визирь на покой
Отправил Богира за двери дворца
С подарком в руках, а подарок такой:
Расшитый серебряной нитью халат.
В карманах его золотые звенят.
Толмач, словно утка, пошлёпал домой
Кривою дорожкой, не зная прямой.
И клятву молчать, что давал во дворце,
Нарушил в начале пути и в конце.
И всё же горбач, убоявшись судей,
Смысл текста укрыл. Слава Богу злодей
Не выдал басмы сокровенных начал -
О тайне письма, так всю жизнь и молчал.
От думы очнулся калиф Мохамад,
Письмом царь доволен и коробу рад.
А где-то стучал в колотушку Хасан,
Сверчок выводил предзакатный азан,
Стоял коробок и лежало письмо,
Заглядывал в окна китайский розан.
У трона визирь, а на троне наш царь,
Визирь говорит ему: "Мой государь!
На славу покупка сегодня у нас",-
И смотрит на короб, зажёгши фонарь.
Потом продолжает: "Нам сей табачок
Испробовать надо - понюхать чуток,
Священное слово сказать - не забыть
И в шкуре звериной, иль птичьей побыть.
Да только в кого нам себя превращать?"
Ответствует царь: "Будем завтра решать".
И тут же визирю вопрос задаёт,
А тот по-отцовски внимательно ждёт:
"Скажи мне, Мансур, тайну чтец сохранит?"
На это, вздыхая, визирь говорит:
"Скорее, мой друг, глупый мудрость узрит,
Не может болтливый не стать болтуном,
Кто с ложью родился, тот будет вруном".
Смеялись тому и калиф, и слуга.
Мир Тьмою укрыла Аллаха рука.
Задумали встать, только солнце взойдёт,
А сон к ним никак, ну ни как не идёт.
Малец черномазый принёс виноград,
Царь гроздь преломив, размышлял: "Халифат
Оправа, в которой жемчужина есть -
Всевышним подаренный город Багдад".
И тут же зевая: "Единый мой Бох,
Из предков моих, кто похвастаться мог,
Что кроме страны и столицы её,
В руках его - тайны священной залог?
Раз ты коробком не давал им владеть,
Их слава не может дуть в чистую медь.
Они не умели, как птицы летать.
И кто ж их учил речь зверей понимать?"
Послушал калифа визирь и сказал:
"Шайтан трубы медные глупости дал,
Их громкие звуки - иллюзия, вздор!
Запомни, труба - есть пустейший прибор".
Луна в небе звёздном походит на блин.
И силу её принимает рубин.
Его носит в перстне на пальце Мансур,
Калиф уж три года визирю, как сын.
В покой тишины погрузился дворец,
И сон благодатный пришёл наконец.
Пусть в зале одной и слуга спит, и царь,
Три года калифу визирь, как отец.
В шинель завернувшись, у трона лежал,
К груди коробок подарённый прижал
Калиф молодой, и у царственных ног,
Отца заменивший, наставник прилёг.
Приснилось царю, что он в клетке взращён
И запертый там, в тайный пруд помещён.
Не слышно, не видно его в комышах,
И в птицу навек Мохамад обращён.
Ему также виделось, будто Мансур
Совсем не визирь, а волшебник Кашнур.
Колдун Божьим Словом замок отмыкал,
И птицу-царя из тюрьмы выпускал.
Средь ночи вскочил с перепугу калиф,
Ведь явью казался приснившийся миф,
Но так и не вспомнил калиф Мохамад,
Кто узник той клетки - журавль, или гриф.
С тех пор он не спал, ожидая рассвет.
И вот первый луч явит солнышка след.
По белому саду идёт Мохамад,
И видит визиря, визирю он рад.
"Салам, мой Мансур"- так калиф говорит,
Ответное слово учитель творит:
"Как спал государь? День чудес нас зовёт!"
И кубок нектара царю подаёт.
Царь чашу единым глотком осушил.
Павлин у фонтана свой хвост распушил.
Приметивши птицу, припомнил калиф:
Журавль ночью снился, а может быть, гриф.
Учителю сон ученик рассказал,
О сне, всё ж, не полные сведенья дал,-
Поведал визирю о птице в тюрьме,
Смолчал лишь владыка о злом колдуне,
О подлом Кашнуре - пособнике тьмы,
Который Мансуром назвался в том сне.
Был весел, стал хмурым учителя лик,
К истокам виденья тот мыслью приник,
Но был осторожным вельможей визирь,
До времени нем был мансуров язык.
Визирь шёл по саду за юным царём,
И думал о сне: "Ключ скрывается в нём,
Не просто нам будет такое понять".
И так размышлял он, опять и опять,
Но думы визиря царь речью прервал:
"Учитель, ведь сон мне ничуть не приврал,
Та клетка во сне - это наш коробок.
Сон птицей предмет превращенья назвал.
Довериться сну? Иль не верить ему?"
Визирь же ответил царю своему:
"Сынок, я уверен: сей сон неспроста,
В нём слово тебе дарят божьи уста.
Доверимся сну, в нём поведана суть,
Где птицу найти?- знаю птичьи места.
За городом пруд там найдём что-нибудь".
Условились так: после завтрака - в путь.
Видать незатейлив был завтрак царя,
Ведь только раскрылась над миром заря,
А мудрый Мансур и его ученик,
Дворцовую стражу умело дуря,
Тихонько покинули царский чертог
И (кто бы подумать о том только мог)
Оделись, как дервиши. Царь и визирь
Усвоили их и повадки, и стиль.
Они прихватили с собой коробок,
Но спрятали дома письмо и шнурок.
Забыв конспирации тонкой закон,
Рискуя оставить пустующим трон,
Калиф и визирь стали, я бы сказал,
Воронами белыми в стае ворон.
В лохмотьях таких примут разве что в Ад:
Халаты на них состоят из заплат,
А дыр на халатах и вовсе не счесть,
И новая латка почтётся за честь.
Идут, бородами седыми трясут,
Евфратом и Тигром их люди зовут.
В деснице Евфрата кривая клюка,
У Тигра на посох опёрлась рука.
Они незаметными вздумали стать,
Смеясь, надсадил я живот и бока.
Так, если свинью по базару вести,
При том колокольчиком звонким трясти,
Зевак всё же меньше случается тут,
А к дервишам этим, толпой так и прут.
Собаки, как будто сорвались с цепей,
Без умолку брешут, хоть ты их убей.
Калиф и визирь пережили сполна,
Пока проходили жилища людей.
Подробности прочь. Пусть же нищий отряд
Минует скорей любопытный Багдад.
На пруд наши дервиши манятся сном,
Там, в травах глухих, всякой живности дом.
И вот перед ними вода, камыши,
И древняя тайна зовёт из глуши.
Куда, спотыкаясь, бежишь, человек?
Постой, посмотри, прикоснись, не спеши...
Вдоль берега царь и учитель идут,
Такой разговор меж собою ведут.
Царь: "Нужно нырнуть нам вот в те камыши,
За птицами там наблюдать из глуши".
Учитель: "Согласен с тобою калиф,
Посмотрим теперь, где журавль, и где гриф".
Чуть только он слово своё произнёс,
Шайтан тут же птицу большую принёс,
Пером, сущий снег, лишь по краю крыла
У птицы каёмка, что уголь была.
И нос ярко-красный походит на трость,
Вниз птица слетела и воду пила.
А ноги, как медь, да к тому же длинны.
Зачем же такие сей птице даны?
Шагать ими можно в болотной воде,
Они толстокожи и силой полны.
"Я вспомнил...- шепнул удивлённый калиф,-
Мне снился тогда не журавль и не гриф,
Такую вот птицу во сне я видал,
О прочих иных понапрасну гадал".
"То птица Судьбы...- так наставник изрёк.
От истины, царь, ты совсем не далёк.
Журавль этой птице - двоюродный брат,
А гриф будет ей или кум, или сват.
Мир аистом кличет особенных птиц,
Полёт их не знает пределов-границ,
Магрибские джинны их держат, как кур,
Несут за ночь птицы до сотни яиц.
О птице Судьбы мне болтал грамотей:
Приносит она из капусты вестей.
Ищи птицу в небе, пустая жена,
Когда прилетит, сразу жди и детей.
Зри вверх, только руку держи у чела.
Увидела? Что-же, считай зачала!"
Визирь не успел что хотел рассказать
(Ещё время будет о птице узнать).
Ага, вот по небу другая летит,
Над водами виснет и сесть норовит.
"Учитель,гляди! Нешто цапля кружит".
-Визирю теперь государь говорит.
А птицы уж к месту для встречи бредут
И плеск их шагов гасит тиною пруд.
Калиф зашептал: "Ну-ка, мой коробок,
Волшебного зелья отмерь-ка чуток.
Ты слово священное помнишь, Мансур?"
Визирь отвечал: "Да, мой царь, на зубок!"
Тут стал без сомнения царь говорить:
"Пришло время нам превращенье творить.
Теперь мы по птичьи умеем болтать
И, словно орлы, в синем небе парить.
Клянусь бородой, непременно сейчас,
Те птицы большие глаголют о нас.
Узнаем, о чём птичий люд говорит,
Судьба нам, учитель, возможность дарит!"
Визирю калиф коробок протянул,
Щепотью тот смело три пальца загнул.
Две порции взяли - не нужны весы,
Набили себе под завязку носы.
И люди застыли у края пруда,
Глядят друг на дружку - баран и врата.
Вдруг, разом и громко кричат "Вонамор"
И в страхе ждут чуда себе и суда.
Носы человечьи краснеют, растут,
И тяжести силы их до низу гнут.
Уже и крылаты - визирь и калиф.
Так в явь проступает приснившийся миф.
Пером белоснежным покрылись тела,
Что уголь, каёмка по краю крыла.
А медные ноги - аршинной длины -
А как же, ведь первые птицы страны!
И бросил калиф на визиря свой взор:
"Ай, что натворил табачок "Вонамор!"
Царя челюсть виснет и клюв прямо в ил
Воткнулся концом, наподобие вил.
"А ну, нос водой сполосни, государь,
Держи в чистоте дорогой инвентарь,-
Трунил над царём добродушно визирь,
Спокойный, как в омуте мутном пескарь,-
С таким инструментом быть только царём,
Везде за границей - почётный приём.
Внутри халифата все рейтинги бьём,
С носами такими, всём клювы утрём".
Его господин не остался в долгу,
В ответе примерно хвалил он слугу.
Сказал: дескать, ты - для народа маяк,
Тебе ночью мрак разгонять на морях.
К тому засветить бы твой глаз фонарём,
Набат водрузить на макушку. При нём,
Пусть трудится ветер простым звонарём.
Без смеха шутили и царь и слуга,
Но видят, что птицей кишат берега.
Тут вспомнили аисты: нужно шагать,
Пора приключилась крылатым внимать
Товарищам их по перу и носам.
Мудрёное дело - к таким чудесам
Не всякий допущен Индейкой-Судьбой.
Но чёрт его знает (вот случай какой)
К чему приведёт нас способность летать
И речь глупых птиц, как свою, понимать.
Но, тихо! Не время теперь рассуждать,
А время нить сказки с клубка отпускать.
Ты помнишь, мой друг, мы героев своих
Послали на мир из кустов наблюдать.
Калифу с визирем слышны голоса.
Они за кусты - там из ила коса.
На левой ноге цапля в иле стоит
И глаз её хмелем тяжёлым залит,
На лбу топорщится перо, как стрела,
Нога, что поджата, беспалой была.
И к цапле помянутый аист идёт,
Крамолу на птичьем наречьи ведёт:
"О Вас я услышал на самых верхах,
Мне сказано было, что в Ваших руках
Окажется власть над страной и людьми.
(Довольно калифам царить, чёрт возьми!)
Я буду обслуживать Вашу семью
И стану царём, только Вас схороню".
А цапля ему назиданье в ответ:
"Меня будешь звать Цапль-баба или Дед.
Сказали, шта кличку ты носишь "Типун",
И в этом пруду, понимаешь, твой след?
Ещё заикнёшься холоп про погост,
Получишь по морду носатой и в хвост.
Типун вот что Деду на то отвечал,
И голос его с придыханьем звучал:
"Прости, господин, молодого слугу,
О смерти я больше тебе ни гу-гу.
Я род свой от корня веду бобыля,
Здесь вырос, служил, тут Отчизна моя,
В которой с годами я стал понимать:
Живём мы под властью царя-упыря.
На лапе одной мне пришлось постоять,
Случалось гоненья начальства приять
И должность мою презирал даже краб,
Хотя я за родину гнулся, как раб".
"Довольно сказал! Понимаешь, судьба-а-а...-
Его монолог перебил Цапль-баба. -
Побудешь пока шта моим холуём,
Вкушать будешь плов, не баланду раба".
Вдруг, нить их речей смех людской оборвал,
И двух заговорщиков в небо сорвал,
Испуганным взором они на лету
Увидели вот что в старинном пруду:
Среди камышей прячет хвост птица-царь -
Бескрайних просторов своих государь,
От смеха колеблется царственный нос
И тщетный царю задаётся вопрос
Помощником мудрым в царёвых делах:
"Позволил ли смех нам Всевышний Аллах?"
Не слышит визиря смешливый калиф,
А смех (всем известно) заразен, как тиф
Теперь обе птицы хохочут в кустах,
Слюна пузырится у них на устах.
Смеясь, царь визиря крылами манит,
И чуть отдышавшись, ему говорит:
"Я что-то не понял, какую страну
Типун этой цапле беспалой сулит?"
"Да твой халифат!"- так Мансур отвечал,
Смех громкий наставника слово венчал.
"Я в свете не видел чудесней чудес!"-
Тут голос визиря, что птичий звучал.
"Что ж делаем мы?"- спохватился калиф
И клювом прищёлкнул не хуже чем гриф.
Священное слово хотел говорить,
Но только мычание смог сотворить.
И так, да и этак старался, сипел,
Вдруг понял, что словом теперь не владел.
И голову вверх запрокинув, глядит,
Визирю такие слова говорит:
"Ты помнишь, Мансур, заклинание то,
Я схожее помню, но это не то".
И я позабыл!- сокрушался старик
И горестно так клювом в землю поник.-
Прости, государь! Здесь напутал шайтан!
Тебе нерадивый в прислужники дан!
Отцу обещал я тебя поберечь,
Аллах пусть снимает мне голову с плеч!"
Себе он тут грудь расклевал сгоряча,
Спасибо что не было в лапе меча.
И вновь речь продолжил смущённый калиф:
"Походит звучаньем то слово на гриб.
Его мухомором с тобой мы зовём.
Священное слово скрывается в нём".
И далее твёрже калиф говорил
И голос его божью искру дарил:
"В проступках народа виновны цари.
Визирь, ты на случай наш так посмотри:
Два клюва даны нам, четыре крыла,
Обличьем мы птицы, но люди внутри.
Всевышний, терпением нас одари".
Теперь я оставлю царя и слугу,
Их горя без слёз созерцать не могу.
Иду к целине, вижу сошку, не плуг,
Не справлюсь один, ты поможешь мне друг.
Отточены камнем времён сошники
И словом чреват нераспаханный луг.
Пегас, будь послушен ведущей руке,
И притча сохою иди в постромке.
Я верю, добро скоро зло победит.
Без должности царь, но теперь, налегке.
Лишь только Аллаху границы видны
Той будущей светлой, могучей страны,
Пока же настали не царские дни,
Без царского слова нам годы даны.
Добро невозможно без смелых идей,
Пусть птица побудет калифом людей.
Тогда, кто гоним, кто страдал, но терпел,
Вернутся в обличье и славе судей.