Ах, сколько б музы ни давали,
поэты взглядами их ели.
Разубедят меня едва ли
Овидий, Пушкин и Сальери…
Одни швартуют к музе с моря,
где волны кости им дробили;
другие к музе шли от горя,
из леса к музе подходили.
Ко мне она пришла активно,
подобно деве-одалиске,
и попросила примитивно
в квартире временной прописки.
Она казалась малокровной –
объятья ночи не потянет:
кругом останется виновной
и в худосочии завянет.
Не скрою, нравились колени.
А муза тронула гитару,
потом пропела мне по фене:
«Канаю я по тротуару…»
Смешная фраза, как зубило,
в мозги залезла клином сразу, –
я сделал так, как попросила,
и прописал к себе заразу.
Не думал я крутить романы,
но муза стала терпелива:
мечтая сделать графомана,
одну постель двоим стелила.
И я без всяких антимоний
руками к музе прикасался
и с жаждой истинных гармоний
с кокеткой в целое сливался.
Писал небритый и неспавший
стихи о разных коммунарах,
считался без вести пропавшим,
в Бутырке зэком был на нарах…
Растил я бОроду упорно,
а муза с видом гимназистки
взахлёб журнал читала порно
по месту временной прописки.
Журнал читала – это значит,
она опять чего-то хочет,
а если где-нибудь маячит…
Короче, голову морочит!
Она сводила с новой темой,
чтоб не искал её в стакане,
сводила с творческой богемой
и развлекалась на диване.
Она знакомства заводила
в Париже, Риме и Берлине,
где мог лохматый гамадрила
её погладить по бикини.
Она меня в дурдом бросала
и открывала дверь темницы,
потом отчаянно спасала,
жалела рОдною сестрицей.
Я в музе чувствовал движенье
прекрасных форм и силы тока,
призывы к страсти, к наслажденью
и ревновал её жестоко.
Кричал я музе: «Шалашовка!
Людей убогих подпускаешь
и поступаешь, как дешёвка,
а мне комедии ломаешь!»
Она взахлёб чаи гоняла,
казалась скромной недотрогой;
и вообще не принимала
в свой адрес ревности убогой.
Потом, от злости сатанея,
стилетом делая напильник,
лицо открыла у злодея:
«Скарлыгин Генка – мой насильник!»
Рукой неистово крестилась –
затихли мухи в хороводе, –
и для показа оголилась,
а на груди – синяк в разводе.
От потрясенья я не плачу,
но чтоб легенда не валялась,
в комод листки подальше прячу.
А муза ждёт, не потерялась.