Я стою посередине большой воды. Лишь вода, вода, вода без конца и края. Наблюдаю, не жалею, не забываю. Пепелище, чей-то след, серебристый дым. Говорили, нету дыма да без огня. Уходили, оставляя больных с вязанкой. Собиралось племя лютое – волчьи самки, в их глазах слепых всегда отражалась я. Все вода, вода... Схоронено глубоко. От чужого взора да от чужого слова. Скоро я пойду на эту охоту снова – как мои волчицы с воем попросят кость, как вода моя отчаянная вскипит, возвещая алым цветом о дне грядущем... И они пойдут – ощериваясь, крадучись, чтоб сцепиться в предсказуемейшей из битв. Оставляли старцев немощных у костра, отдалялся шаг стыдливый – и тих, и редок, "эх, собрал бы сын побольше засохших веток, может статься, я и дожил бы до утра"... Собираются волчицы мои, хрипя, и под лапами их снег не меняет форму, этот страх почти закончился, скоро, скоро ты уснешь так крепко, как твои предки спят, у волчиц моих слепые глаза, но все ж им известно много – славное и плохое, ты достойно жил, старик, ты хороший воин, все вода, вода – укроет и унесёт... Все вода, а если нет – то круги по ней, чей-то стон звенит под небом, затем смолкает.
Возвращаются волчицы, скуля и лая.
Ну, ко мне, мои хорошие. Ну, ко мне.