Публикация рассказа - в журнале "Работница" за декабрь 2017 г.
- Ззззззз, - зудела муха. На минуту только замолчала, и опять… Летает у окна, ищет выход. А форточка – вот она, и не маленькая вроде. Но муха до неё не долетает. Не чувствует прохладный осенний воздух, не видит дорогу к свободе, толчётся на метровом пространстве, и всё безрезультатно.
Любовь Николаевна уже полчаса за ней наблюдает. И не может ни о чём думать, кроме как об этой мухе. Жужжащей назойливо, мельтешившей вверх-вниз, вправо-влево. Не выдержала. Взяла газету, свернула в трубочку и, подойдя к окну, хлопнула по мухе. Маленькое чёрное тельце упало на подоконник и осталось лежать там неподвижно. Любовь Николаевна усмехнулась:+
- Ну вот. Теперь совсем одна…
В детстве со всеми вопросами Люба приходила к отцу. Не потому, что мама не знала ответов на бесконечные детские вопросы. Просто отец мог оставить все свои дела и отвечать обстоятельно не только на какой-то сиюминутный её вопрос, но и на другие, возникающие попутно. Так они могли проговорить несколько часов подряд.
Потом уже, став постарше, Люба поняла, как ей повезло с отцом. Потому что из половины детей, у которых отцы были, никто не мог похвастаться с ними такой дружбой, пониманием и принятием. А Люба могла. И знала, что, когда она вырастет и выйдет замуж, её муж будет таким же, как её отец. И только в такого она сможет влюбиться. И они поженятся, и у них будут дети – мальчик и девочка. И она будет самой - самой счастливой…
Ей нравилось ходить в школу, училась она хорошо. Поэтому решила остаться там навсегда.
В семье её решение пойти в педагогический поддержали. Отец давно говорил, что из дочери выйдет отличный учитель. Детей она и любила, и в то же время была к ним требовательной и строгой. В общем, никаких поблажек, когда они недопустимы.
Учиться на филологическом было интересно. Даже русский язык, со всеми орфографиями, пунктуациями и фразеологическими оборотами, не наводил скуку. Что же касается литературы, читать она любила всегда. Это было любимым занятием в их семье.
В конце третьего курса Люба вышла замуж. Сергей учился в политехническом и по характеру был похож на её отца. Люба чувствовала себя самой счастливой.
Через год в семье появился Ромка. Люба не стала брать академический отпуск. Надёжный тылом дома были муж и родители.
Ещё через год молодая семья стала готовиться к отъезду. Им предстояло уехать в Сибирь, по месту работы Сергея.
Уезжали спокойно, без слёз и даже без грусти. Знали все, что приедут через год в отпуск, а до того момента будут писать и звонить друг другу часто. Только Ромка немножко поревел, когда поезд тронулся с места.
На новом месте устроились хорошо. Сергей начал работать. Ромку устроили в садик.
Люба пошла работать в школу. Вакансии словесника в городе не оказалось, и ей предложили поработать пока учителем младших классов. Она подумала, и согласилась. Первого сентября Любовь Николаевна стояла в окружении двадцати первоклашек, которые после торжественной линейки все разом кинулись дарить ей букеты цветов, так что она сразу почувствовала себя не учительницей, а цветочной клумбой.
Через три года Люба стала преподавать русский и литературу. А ещё через год родила Валюшку.
Сергей был хорошим отцом и хорошим мужем. Любе завидовали подруги. Она и сама себе завидовала. Её избранник действительно оказался похож на её отца в отношении к жене и к детям.
Жизнь текла спокойно. Полученную квартиру они обустроили. Быт был налажен. Семья была крепкой. Конечно, отнимало время стояние в очередях за продуктами или каким-нибудь дефицитным товаром. Но ничего, ноги у Любы были крепкие, дети самостоятельные. Ромка сам мог зайти в садик за сестрёнкой, дома разогреть ужин. Потом занимались каждый своим делом – Ромка учил уроки, Валюшка играла в куклы. Маму встречали с радостью, висли на ней, взахлёб делились школьными и детсадовскими новостями.
Варвара Степановна, учительница истории, жила на другом конце города, рядом с недавно открывшимся универмагом. Она иногда звонила Любе, сообщая, что в универмаге «дают» какой – нибудь дефицит. И тогда, зимой, позвонила, сказала, что в универмаг завезли чехословацкие тёплые сапоги. Люба поехала в универмаг после работы. В очереди отстояла недолго, часа полтора всего, купила себе сапоги, детям – новые шапки, мужу – шарф.
Возвращалась обратно на троллейбусе. Сидела у окна, поставив сумку с покупками на колени, довольная собой, представляла, как обрадует домашних. Или – нет, не покажет, что купила для них. Оставит подарки на Новый год, который наступит уже через месяц.
Смотрела рассеянно в окно. Падал лёгкий снежок. Люди спешили домой после работы. На одной из остановок троллейбус остановился. Мимо прошла пара – мужчина поддерживал спутницу под локоть, на ходу наклонился к ней, поцеловал в щёку. Его фигура показалось Любе знакомой, а когда он повернул голову, она узнала своего Серёжу. Сначала ничего не поняла, но через пару секунд что-то изнутри обожгло, перехватило дыхание, а сердце упало вниз и там стало ухать громко, на весь троллейбус. Троллейбус отъехал, парочка осталась позади, а в голове крутилась только одна мысль:
- Сегодня на работе задержится – звонил, предупредил…
Домой добиралась на ватных ногах, но, войдя в подъезд, встряхнулась, сама себе произнесла:
- Любовь Николаевна, будьте спокойны. Вы контролируете ситуацию, всё хорошо.
Дети открыли дверь, повисли на шее. Люба вытащила покупки из сумки. Примеряла на них шапки, улыбалась. Всё у неё хорошо, вон какие сын и дочка!
Муж пришёл через пару часов, когда дети уже спали. Подошла к нему, обняла, прижалась щекой к пальто. Ощутила слабый запах духов. Улыбнулась, спросила, что будет ужинать. Сергей ел молча, сославшись на усталость. Сказала, что у неё ещё непроверенные тетради, ушла в комнату, села за стол. Слышала, как муж пошёл мыться в ванную. Вышла с тетрадками на кухню и просидела там пару часов, делая свою работу гораздо медленнее, чем обычно. Потом пошла в спальню. Муж уже спал. Тихонько легла в постель, натянула одеяло до подбородка и лежала, глядя в темноту, пока сон не стал сплющивать тяжёлые веки.
Утром проснулась по будильнику, как обычно, раньше всех. И, как ни в чём не бывало, готовила завтрак, собиралась на работу. С мужем была приветливой, улыбалась. А в душе укоренилось уже решение, и знала, что не переменит его.
Так и жили неделю, до отъезда Сергея в командировку. Получить расчёт на работе было несложно – с директрисой Люба дружила, штаты в школе были укомплектованы. Заявление «по семейным обстоятельствам» могло иногда освободить от обязательного отрабатывания месяц перед увольнением.
Она уже знала, куда уедет с детьми. Катя Смирнова, подруга институтская, и в шутку, и всерьёз звала в Ленинградскую область, в посёлок, находящийся в паре часов езды от Ленинграда. Катя работала учительницей английского в школе, одна растила дочь, так и не выйдя замуж. Люба позвонила подруге, за пару дней собрала чемоданы.
Детям решила пока сказать, что едут в гости к тёте Кате. Они обрадовались, но спросили, поедет ли с ними папа. Люба потрепала обоих за волосы, сказала, что у него долгая командировка. А потом папа приедет. Потом…
Мужу оставила записку. Просила о разводе и желала счастья.
Через неделю они уже обживались на новом месте. Любе предоставили служебное жильё. Ромка пошёл в школу, Валюшка - в детский сад. Дети спрашивали, когда приедет папа.
Сергей звонил пару раз, просил вернуться, «не дурить», но по голосу его она поняла, что отъезд их он воспринял как будто с облегчением. Договорились, что оформят развод, детям будет помогать так, безо всяких официальных алиментов.
Родителям сообщила, что развелись, не объясняя причину развода. Они ничего не спрашивали. Предлагали вернуться к ним, но Люба не согласилась.
Она удивлялась самой себе – своему спокойствию, даже какому-то безразличию. Будто захлопнулась какая-то дверца в её душе ещё там, в троллейбусе, когда она увидела мужа, обнимающего другую женщину. Ни слёз у неё не было, ни обиды. Разве что какое-то недопонимание – его, себя, всего произошедшего.
Время шло – день за днём, месяц за месяцем, и уже складывалось в годы, прожитые ними здесь. Дети привыкли без отца, виделись с ним раз в год, неделю на каникулах – он ездил с ними к своей матери в деревню. Люба собирала подарки для бабушки, сажала детей на поезд и махала рукой. Сын и дочка возвращались довольные, привозили с собой варенье из смородины, крыжовника и вишен. К Любиным родителям тоже ездили - на месяц, вместе с ней.
В школе Любу уважали. Уже через год назначили завучем. А ещё через пару лет ей пришлось занять место директора, ушедшего на заслуженный отдых. Люба пропадала на работе с утра до вечера. На выходных готовила обеды на несколько дней вперёд. Дети с домашними делами справлялись сами.
Школа была центром культурной жизни для всего посёлка. Был ещё клуб, но в нём не было ничего интересного, кроме библиотеки. Заезжие артисты появлялись два – три раза в год, не чаще. Но сельчане раз в месяц смотрели на сцене клуба театральные постановки в исполнении местных артистов – школьников. Ромка в спектаклях участвовал редко, не нравился ему этот «театр». А вот Валюшка с детского сада участвовала в спектаклях, и даже мечтала стать актрисой.
Люба не ощущала одиночества ни дома, ни в школе. Слишком занята была, чтобы думать о женском счастье. Да и в чём оно, это счастье? Вот оно - дети, работа. А что не замужем – так не всем в этом везёт. Да и нагляделась она на «замужнее бабье счастье» - с пьянством, оскорблениями, изменами.
Замуж её не звали? Да нет, звали, даже два раза. Один раз агроном, переведённый из другого района на время посевной. Это случилось почти сразу после их приезда сюда. И она удивилась, нахмурилась и отрицательно замотала головой, не успев даже подумать, когда он зашёл в пустую учительскую после уроков и проговорил своё предложение скороговоркой. Пока она мотала головой, агроном развернулся и вышел в коридор, оставив дверь открытой.
Второй раз это произошло на конференции, устроенной для директоров школ. Целую неделю провела она тогда в Ленинграде. Днём все присутствовали на заседаниях, а вечерами гуляли по осеннему городу, ходили в театры. К концу конференции директор одной из ленинградских школ и предложил Любе руку и сердце. Сначала рассказал о себе - и что вдовец, сам воспитывает сына, и что устал без хозяйки в доме. Люба на этот раз головой не мотала. Только кивнула сочувственно, погладила Игоря Степановича по плечу:
- Думаю, Вы ещё встретите… хозяйку. А я как-то отвыкла от этого, дети больше домом занимаются. А на мне – школа, сами понимаете. Да и не оставлю я свою школу, а вы - свою не оставите. Так что - не судьба.
Когда подруги обсуждали свои сердечные дела, и спрашивали у неё совета, Люба отшучивалась - какой она советчик, была замужем когда-то, но это «когда-то» было в прошлой жизни, давным-давно, будто и не с ней. И что такое мужское плечо, к которому можно прижаться, и на которое можно опереться, она не помнит.
А теперь она была директором. В посёлке её любили, хотя и побаивались. Она была в курсе семейных неурядиц во всех неблагополучных семьях, могла прийти прямо домой и поговорить «по душам», да так, что забывали отцы или матери прикладываться к бутылке, дебоширить и начинали воспитывать детей как полагается.
Однажды она влюбилась. Не так, как в первый раз, когда была совсем девчонкой. Влюбилась по-бабьи - ощупывала глазами всю ладную фигуру Василия, ощущая при этом тяжесть внизу живота, вскидывала голову, как кобылица, проходя мимо и крутилась после встречи в своей постели без сна почти до самого утра.
Василия часто командировали в их район из соседней области за машинными запчастями. Он завозил в школу личные учительские заказы - конфеты с кондитерской фабрики, расположенной в его родном городке. Со всеми шутил, только с ней - никогда. Называл её всегда только по отчеству, без имени, и это звучало как обращение к завгару.
Так он заезжал к ним в школу пару лет подряд, и ничего. А однажды зимой, зайдя в коридор, увидела она шофёра, отряхивающего полушубок от снега. Он повернулся, улыбнулся белозубо, заглянул в самые глаза её.
- Здравствуйте, Любовь Николаевна!
И так он её имя произнёс, что во рту у неё отчего-то пересохло сразу. Молча кивнула и прошла мимо него. А сердце уже собственное имя выстукивало:
- Любовь, Любовь, Любовь…
С тех пор сердце её при встрече с ним слово это всегда выстукивало, и непонятно было – то ли это имя её собственное, то ли что-то другое.
Так продолжалось полгода. Однажды он заехал в школу вечером, когда никого там уже не было, кроме неё. Без стука зашёл в кабинет, прикрыл дверь за собой. Ничего не говоря, подошёл, обнял за плечи, притянул к себе. Целовал, и она отвечала на его поцелуи.
- Семью брошу, всё брошу. Уедем далеко – далеко, чтоб никто нас не осуждал.
В висках у неё стучало, но слова его она расслышала. И мигом пришла в себя. Это как же - всё бросить? А школа?
И уже директорской рукой сняла она его руки.
- Не надо. Ничего у нас не получится.
Он посмотрел на неё долгим внимательным взглядом, повернулся и вышел из кабинета. Она сидела и смотрела в чёрное окно, и думала, что поступила правильно. Иначе нельзя было - и дети её, и школа - никак им без неё нельзя. Любовь Николаевна аккуратно сложила документы на столе, оделась и вышла из кабинета.
Больше никакого интереса мужчины к ней не проявляли.
Время бежало наперегонки со школьниками, скатывающимися с лестницы после уроков. Вот уже и её дети подросли – сначала Ромка поступил в военно–морское училище. За ним вскоре и Валя стала студенткой театральной академии.
Дома теперь никто не ждал, и от этого ей было не по себе. Старалась задерживаться на работе подольше, но и это не помогало – всё равно вечером приходилось возвращаться домой. А там ждало её одиночество. В выходные оно заявляло о себе с самого утра – тишиной в доме, одной чашкой на столе. Несколько лет она уговаривала родителей переехать к ней, но они не соглашались. А, когда согласились наконец и стали потихоньку готовиться к переезду, умерли - друг за другом, в один год.
В это воскресенье с утра позвонила Валя. Смущённым голосом рассказала, что собирается замуж…
Любовь Николаевна поговорила с дочкой. Потом занималась домашними делами, думая попеременно о детях. А когда пришло время обедать, увидела эту муху у окна и долго следила за ней. Не выдержала. Взяла газету, свернула в трубочку и, подойдя к окну, хлопнула по мухе. Маленькое чёрное тельце упало на подоконник и осталось лежать там неподвижно. Любовь Николаевна усмехнулась:
- Ну вот. Теперь совсем одна…