Мама с девочкой в трамвае,
Села тихо у окна,
В руках девочка держала,
Толь ежиху, - толь ежа.
Ёж игрушечный, в иголках
С грустной мордочкой лица,
Взгляд пронзительный и колкий,
Точь, как в точь у малыша.
Ёж смотрел так безучастно,
В мои карие глаза,
Внешне выглядел несчастным,
Ждал поддержки от меня.
Я, как мог им улыбался,
Строил рожицы порой,
Потом встал и попрощался,
С "ежичишною" семьёй.
В это время у ежихи,
А быть может у ежа,
Опустилась книзу лапа,
Вслед за лапою; - глаза.
Я'б не сильно удивился,
Кто'б сказал, что ёж живой,
Никогда игрушкой не был,
А был детскою мечтой.
С ним малыш делил все тайны,
Все превратности судьбы,
И конечно угол спальни,
- На подушке, - у главы.
Жаль, что не было игрушки,
В детстве у меня такой,
И со мною на подушке,
Слон лежал с одной ногой.
А слону, что ты расскажешь?
Толстокожему ещё,
Ты беду ему покажешь,
Он не чувствует и всё.
Оставалось только плакать,
Но никто не утешал,
Вот такие буераки,
Ёжик вежливо молчал.
Гул трамвая растворился,
В шуме дождевой воды,
Я как заново родился,
Если вдруг не веришь ты.
Вроде ехал три минуты,
А как-будто прошла жизнь,
Как "рукой" ёж снял заботы,
Стал другим я сам кажись.
Всё легко теперь даётся,
Вспоминаю малыша,
А ещё его ежиху,
или может быть ежа.