Оказалось, что не только Беренштамы, но и моя Мира, и тётя Неля Китайская тоже знают про Пурим. Муж тёти Нели, которого я всегда боялась и даже не знала, как зовут, поскольку она всегда называла его «Мой», даже пошутил по этому поводу: «На пиру Пурима следует выпить так, чтобы уже не различать между фразами «проклят Аман» и «благословен Мордехай»». «То есть, опять накушаться в зюзю!» - констатировала мамина подружка, но всё-таки убежала готовить угощения. А бабушка Аня вздохнула и пошла звонить своей приятельнице Ксении Филипповне, которая была доктором наук, но лечила только одну болезнь, она была Доктором Философии.
- Ты знаешь, Ксена, - пуская кольца дыма в телефонную трубку, говорила бабуля. – А я даже завидую иудеям. Люди помнят свою историю и свои праздники уже больше трёх тысяч лет! А мы что? Я не спорю, наши советские праздники очень важны, их празднует весь народ, вся страна… Но я приезжаю в Казахстан, а там даже партактив отмечает национальный праздник. В Киргизии и Таджикистане – свои народные торжества. В соседней РСФСР, если отъехать от центра, полно праздничных дат! У якутов, у калмык, у татар тех же! И только Москва и наша Украина живут по красным дням календаря. Я считаю, что это недоработка твоего комитета и всего нашего Политбюро. Если не хотят прямых религиозных дат, то пусть отмечают, например, Масленицу, или Ивана Купалу, или Маковей… У меня внучка весь вечер рисовала какую-то Эсфирь… Что? Нет! Ты путаешь! Не Эстер, та была из Стендаля, а именно Эсфирь, чтобы завтра подарить соседям. На носу 8 Марта, а мои соседки носятся как оглашенные, и завтра опять будут во дворе столы накрывать. Я не возражаю, я за коллектив, но можно же было бы это как-то облечь, возглавить, в конце концов…
Мне надоело подслушивать и я, действительно, пошла дорисовывать царицу Эсфирь, красивую, как моя Мира, стройную, как моя мама и умную, как моя бабушка. Чтобы мне было сподручнее, я вырезала из «Мурзилки» контур вырезной бумажной куклы Алёны, и рисунок у меня получился просто замечательный!
Пока я рисовала красавицу Эсфирь и придумывала текст поздравления «Штобы вам хотелось выпить и вкусно было от еды я вам желаю очень сильно такой вот в жизни красоты», я раздумывала над словами бабушки. Что не говорите, а она была права! Почему-то в нашем дворе именно скромные Беренштамы всегда всех угощали, рассказывали о новых праздниках, придумывали сказочные истории про свой народ. А я вот, например, ничего про свой народ придумать не могла, кроме революции и еще войны, хотя я точно знала, что у нас были и цари (но почему-то все плохие), и наверняка у них были царицы, но что-то нигде их портретов не рисовали. Или наши цари женились только на некрасивых женщинах, или тут была какая-то тайна. Я решила, что обязательно спрошу об этом у Бориса Абрамовича, так как бабушка всегда сильно ругалась, когда я про красоту разговаривала. Она всегда мне говорила, что девочка должна быть умной, послушной, опрятной, закончить институт, а наряжаться да губы помадить любая дурочка сможет. А это же не правда! Вон, Маринка Иванич, правда же дурочка, а её всегда ставят танцевать в первый ряд, все мальчишки из-за неё дерутся, и даже сам Саша Калашников (я тяжело вздохнула) смотрит на неё глазами как у нашей Азы, когда она косточку выпрашивает.
Наконец рисунок был закончен, я побежала к бабушке, которая напекла вкусных пирожков и приготовила свою знаменитую «шубу», чтобы отнести гостинец Анне Ароновне. Моя Мира должна была прийти к нам в гости сама и я должна вернуться пораньше, чтобы посидеть с ней подольше, послушать её удивительные истории.
Во дворе уже крутился Аркашка Иванченко, и мне пришлось остановиться, чтобы достать из авоськи свёрток с пирожками. Надо же было и моего друга угостить тоже. Конечно, к нам тут же подбежала дворовая собака Аза, выпрашивая угощение. Аза опять ждала щеночков, была толстая и всё время хотела есть.
В этом момент во двор въехала большая грузовая машина с железным квадратным кузовом, покрашенная в унылый зеленый цвет. Из окошка кабины выглянул толстый небритый мужчина:
- Эй, малышня, это третий дом?
- Ага! – хором ответили мы.
- А кто у вас Рекуненко? В какой квартире?
- Ура! Бабу Рэкуненчиху арестовывать приехали, - завопил Аркашка. – Это тюремная машина, я точно знаю, в кино показывали!
- Значит, подтверждаете, что она здесь проживает? – улыбнулся дядька и показал огромные жёлтые зубы.
- Да! Только она на базар пошла. Или в раймаг. Я точно видел!- Аркашка пританцовывал от нетерпения.
- А собака эта твоя, пацан?
- Нет. Она общая, наша, дворовая. Её Азой зовут.
- Ну, значит сведения верные. Вы это, малышня, кыш по домам. Не нужно вам на это смотреть.
- На что? – не поняли мы.
- Да так. На санитарную профилактику.
Дядька неторопливо вылез из машины и стал вытаскивать откуда-то из-под сидения ружьё. Мне стало дико страшно. Так страшно, что я почувствовала, как стали мокрыми мои новенькие штанишки, как перехватило до спазма дыхание в горле, а на глаза навернулись слёзы. Я откуда-то знала, что сейчас произойдёт. Нет, это был не милиционер, который приехал за противной бабкой, и не бандит…
- Бабушкааааа! – я заорала с такой силой, что чуть не сорвала голос. – Бабуляяяя! Миленькая, помогиии!!!
- Беги за кем-нибудь! Ну, беги же! – прошептал Аркашка и толкнул меня в спину. – Чего ты стоишь и орешь как дура!
Аза ощерилась и громко, хрипло залая, загородив нас от человека с ружьём.
Я со всех ног бросилась в подъезд и мухой взлетела на свой этаж. Уже у двери я услышала громкий звук выстрела и отчаянный крик Аркашки, который не мог перекрыть визг нашей любимой Азы…
Когда мы с бабушкой выскочили во двор, мужик уже закрывал дверь своей машины, а на снегу, прямо в грязной мартовской луже лежал и колотил по черной жиже руками плачущий Аркашка. Азы не было. Моя вечно спокойная бабушка кинулась на мужика и вцепилась в его ватник:
- Ты что же, подлец, делаешь? Да я тебя на нарах сгною! Стоять! Не двигаться! Инна, беги к Ире Рахубовской, пусть срочно вызывает милицию и звонит к нам в обком.
- Да отвянь, карга старая! В твоём обкоме и одобрили весенний отстрел бродячих собак. Все документы в порядке. Вот накладная из горисполкома за подписью Власенко И.П., вот обкомовское одобрямс, за подписью Ветровой Анны Георгиевны, вот заявление гражданки Рекуненко.
Бабушка побелела, охнула, схватилась рукой за сердце и стала заваливаться на ступеньку машины, опускаясь на землю почти рядом с плачущим Аркашкой.
Из подъездов выбегали встревоженные соседи. А я стояла оцепенев. Анна Георгиевна Ветрова – это была моя бабушка…
«Ничего, моя хорошая, ничего! – гладил по волосам меня дядя Боря и глаза его ярко блестели от слёз. – Бабушка выздоровеет обязательно, ты успокоишься, а наша Аза будет гулять и улыбаться нам с Радуги. Все хорошие животные попадают на Радугу. А тем более в Пурим, в такой великий праздник… Давай я тебе песенку спою, и ты немножко поспишь. А потом вернется из больницы мама и всё будет совсем хорошо». Дядя Боря накинул на торшер мамин оранжевый платок и негромко затянул:
Тода аль коль ма ше барата
Тода аль ма ше ли натата
Аль ор эйнаим
Хавер о шнаим
Аль ма ше еш ли ба олям
Аль шир колеах
Ве лев солеах
Ше бе схутхем ани кая-я-я-м…
Сидящие рядом с ним Мира и Анна Ароновна тихо заплакали.