Не с теми и не с этими – чужая,
как речь на непонятном языке,
как будто бы цыгане проезжали –
и засветло умчались налегке:
поди узнай, кому и кем придётся,
а там ещё придётся ль ко двору.
И вот стоит – с печатью инородца –
чужою – на ветру и на миру.
Живи и пой, бросай слова на ветер.
А ветер их по свету разнесёт,
и в час, когда бледнеет на рассвете
её окна ночной янтарный мёд,
они взлетят, безудержны, как птицы,
ища другие ру'ки, стол и дом.
Но там, где ей дано остановиться,
её слова останутся –
гнездом,
цыганской песней, женщиной забытой,
рябиной – в колокольных октябрях,
любовью – незаконною, открытой –
с прилюдным расставанием в дверях –
и первой – той, с июльскою тетрадкой,
где зыблется морская колыбель
и прыгают и солоно, и сладко
на языке три слога: Кок-те-бель.
И юным горделивым самозванством,
и верностью обетам и углам
чужим,
чужим непостоянствам,
где всякий стол и дом – и столп, и храм,
останутся;
и криком, и немотством,
и жалящим горящим янтарем,
и чужеством останутся, и сходством,
и девочкою в городе моём.
_____________________________
Иллюстрация - картина Г.П. Анисимовой "Марина Цветаева" (2000 г.)