Однажды размякнешь, лицом просветлеешь,
Припомнив простудный пароль и логин:
Ты в школу не ходишь, прилежно болеешь
Которой по счёту из детских ангин.
Постельный режим берегут подоконник
С таблетками, книгами, тёплым питьём
И – вдоль по стене – гобеленовый коврик,
Манящий неведомым чьим-то житьём.
Там замка развалины, старая кирха,
Ручей и на пастбище стадо овец,
Из леса процессии праздничной выход -
Счастливая пара идёт под венец.
Пейзажик диковинный, северный, горный,
До нитки залюбленный твой сердцелов…
Ты песню выводишь простуженным горлом,
Из Эдварда Грига, небольно, без слов.
За дверью притихнет, дивясь, докторица,
С весёлой улыбкой на круглом лице –
(Когда и успела, скажи, появиться!)
Смутишься, и голос сойдёт на фальцет.
Послушает лёгкие, горло посмотрит,
Зачем-то потрогает щуплый живот
И бабушке пение громко одобрит:
«Идёт на поправку, коль песни поёт!»
……………
Он всё ещё жив, гобеленовый коврик,
Повыцвел изрядно, но радует глаз.
Приди же и спой хоть единожды, Сольвейг,
Я с детства тебя у ручья заждалась!
…Ручей убегает в бурунчиках серых
Куда-то, где краски негода свела,
Где Сольвейг давно все глаза просмотрела
И жизнь в одиночестве всю прождала.