Не пестрой книгой для прочтенья,
но пыльной черновой тетрадкой,
С печалью андалузской псины
проглядывал он берег дальний
Под гнетом жгучего раненья:
куда безмолвною украдкой
Вступали тихо паладины
с тоской о тайне первозданной.
Небесной колыбели чадо
забывшись ангельским забвеньем
На миг взошел до млечных далей,
воскликнул плачем соловьиным
Над бликом призрачной дриады;
и канул с новым пробужденьем
В холодный тлен свинцовой каплей,
к забытым сыновьям Всесильным.
Бескровного зловонье тела
твердило о любви в церквах
Где брань анафемой летела
с молитвой кроткой на устах.
О Древа вечности плодах
душа его чуть слышно пела,
Превозмогая едкий страх
остаться в струпьях среди пепла.
Согбенно клирики читали
Благую весть небытия:
По мертвым буквам на скрижали
скользила книжная змея.
Ей, внемля, крестная семья,
молчала в сумрачной печали.