Море подснежников, крокусов, примул,
гор фиолетовых в небе гряда,
это ль, ответьте, для сердца не стимул,
чтобы забыть о хандре навсегда?
Город внизу в дымке сизой растаял,
льют небеса на весь мир бирюзу,
кружится чаек над соснами стая,
напоминая, что море внизу.
Горный кизил, как парчою одетый,
пчёлы затеяли первый свой мёд,
и вдохновение ищет поэтов,
а не, представьте, не наоборот.
Кто-то стращает, мол, март ненадёжен,
остерегает, мол, как бы там не
выхватил меч заржавевший из ножен
бледный февраль, да не верится мне.
Мартовский лес крымским солнцем обласкан,
мир в переменах, как пел Виктор Цой,
шмель прожужжал, зацепился об лацкан,
метку оставив цветочной пыльцой.
С крыльев порхающих бабочек тоже
к пальцам пыльца прилипает – пусти! –
только природа очистить так может
мысли, и чувствуешь счастье в горсти.
Дома сидеть – понапрасну рвать душу!
Воли мы, что ли, уже лишены?
Пенье ликующих птиц не нарушу,
свод не затрону лесной тишины.
Бабочки пляшут над яркой поляной,
месяц назад здесь всё было в снегу:
я восхищаться, вовек не устану,
не удивляться, вовек не смогу!
Просто напьюсь из ручья под сосною,
слушая в небе космический гул;
крокусы в прятки играют со мною,
думаешь, крокус, а он вдруг – вспорхнул…