Сила молитвы поражала,
Пылала жаром из груди.
И помогала ему в жизни
Те муки трудные пройти.
Жизнь в лагере очень сурова
И редко кто там выживал.
Такие муки и не снились,
Какие он претерпевал.
За непокорство и служение
В лесу на том большом пеньке,
Как в катакомбах христиане,
Там собирались люди все.
Подвесили на крюк монаха.
На крюк, как мясо, за ребро.
Он был казнен. Очнулся в морге.
Там исцеление пришло.
Власами сам ко люду примерз.
Лежал лишь в нижнем он белье.
Воскрес, в барак вернулся прежним
И удивились люди все.
Начальник лагеря однажды
Батюшку убить приказал.
Казнь была очень изощренной,
Как позже он о том писал.
Подвал был в лагере холодный.
Тот холод людей убивал.
За шесть часов тех мук жестоких
Там человек сам умирал.
В подвале этом крысы жили,
Притравленные на людей.
Чтоб те съедали заключенных
И узников тех без затей.
Был человек прикручен к клетке
Прутьями прочно, недвижим.
И крысы дело свое точно
Тогда могли бы совершить.
И крики всюду раздавались,
Мучений множилась цена.
И всех до нага раздевали,
Чтоб плоть людей была видна.
Батюшку тоже там раздели.
Охранников благодарил,
За то, что наг умрет быстрее.
Ведь холод плоти не щадил.
Вот темень его заключила
В объятья долгие свои.
Там слышал крики он и плачи,
Что люди бедные несли.
Сам горячо в ту ночь молился,
"Всемилостивую" читал.
И этот холод, этот ужас,
По счастью, его не сковал.
Крысы бежали от молитвы,
Лишь пятки ему повредив.
Остался батюшка чудесный
Опять собою невредим.
Клетку утром наверх подняли,
Надеясь, что он умер там.
И надзиратели тогда же
Уж не поверили глазам.
Инок был жив. То чудо Божие.
Начальник лагеря тогда,
Приговоренного увидев,
Не смог и разомкнуть уста.
Освободили от работы
Бедного батюшку тогда.
Господь хранил опять страдальца,
Текли унылые года.