Я задыхаюсь. Плотным кольцом окружают меня унылые, одинаковые, как на подбор, здания. Мелькают таблички с названиями улиц, но я не хочу их читать: какой в них смысл, если каждый перекресток, каждая площадь безлики и не привлекают внимания? Правда, за углом сверкает чистотой и фальшивым гостеприимством центральный район, именно он завлекает угрюмых граждан и сулит им светлое будущее. Но у N. нет будущего. Обломки надежд на старой свалке - вот что осталось от процветающего когда - то города.
Я давно пропиталась смогом и в угоду здешнему обществу перестала мечтать. Я свыклась с мыслью о том, что все мы здесь – «дети каторжников», неугодные в высшем свете. Нам, юным талантам, фантазерам, личностям так рано обрезали крылья и отправили на чертову птицефабрику жиреть, деградировать, существовать без цели!.. Мы кричали, но нас никто не слышал. «Все ваших мысли подростковые, пройдут.» - эта фраза так крепко засела в наших неокрепших наших умах, что мы сами как будто поверили в нее, а затем, после полного подчинения новым правилам, постепенно превратились в детали одной большой системы, предназначение которой нам так и не объяснили. Мы работали руками и ногами, но ни в коем случае ( подобное строго запрещалось ) не включали голову.
Нам казалось, что мы живем. Кофе по утрам, звонкий голос приятеля, хрусткий грязный снег под ногами – все было таким реальным, что никто из нас не сомневался в истинности всего происходящего. Лишь однажды, взглянув в обычное зеркало, я вскрикнула. Я увидела не себя, а лишь свою копию, пустую, бессмысленную, но мило улыбавшуюся.
И вот теперь я бегу от своей копии, от системы, от верного наказания. От зарядных рекламных щитов рябит в глазах. Однотипность вокруг сводит меня с ума. Я задыхаюсь.
В бессилии падаю на голый асфальт и начинаю плакать, громко плакать, стараясь заглушить гул машин. Холодный свет фонарей освещает мою хрупкую скорчившуюся фигуру. Бездушные люди в запахнутых пальто проходят мимо.
Неужели… Конец?