Он шёл в побоях, скованный цепями.
В лицо ему плевали старики.
А он молчал и лишь скрипел зубами,
Прикрыв рукой разбитые виски.
В крови, в пыли измазана рубаха,
Виднеются порезы на груди.
Но сердце больше не питает страха.
Теперь ему нельзя свернуть с пути.
Толпа кричит, кляня в словах Остапа,
И с силой бьются в спину голыши.
Сжимается на горле гнева лапа.
И нет тут сострадательной души.
На эшафот взошёл он без смятенья -
И прекратились окрики толпы.
И были в нем лишь стойкость и смиренье.
От данной не уйти ему судьбы…
Его пытали и над ним глумились,
Ему дробили кости на руках…
И волосы под мукой обелились.
Страданий ужас был в его глазах.
Ну вот и всё… Уже готова плаха.
Остап увидел острие меча.
К ногам упала клочьями рубаха,
И кровь струилась с рваного плеча.
Предсмертный миг… Обвёл глазами ряды.
Ни звука… В ожидании стоят.
Чужие привороженные взгляды.
Действа того свершаемый обряд.
Он выкрикнул, давя своё волненье:
-Ты где, отец?! - Я здесь! - Раздался крик.
Гневливый гул… И тысяч душ смятенье…
Но был уже не там седой старик…