Русская Мадонна. Часть 1, глава 1

Сазонов Владимир Николаевич
                СУДЬБА ОДНОЙ ЭПОХИ
             
        РОМАН В ТРЕХ ЧАСТЯХ С ЭПИЛОГОМ

                Моим родителям
                и их героическим современникам
                ПОСВЯЩАЕТСЯ


                Не сетуйте: таков судьбы закон;
                Вращается весь мир вкруг человека
                Ужель один недвижим будет он?
                А. С. Пушкин
   
Стремленьем к истине ведомый,
Желанием весь мир объять,
Увижу ли их след глубокий
Во тьме непостижимых тайн?
Найду ль пути исканий человека
Постигнуть цели бытия?
Пойму ль порочность человека,
Покорную святым порывам?
Покину ли свои невинные оковы -
Истоки поиска неведомой
Узрею ль Бога скрытый лик,
И замыслы Его поступков?
Все в человеке спрятано от нас,
В нём надо истину искать.


             ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

        СТИХИЯ ВОЛЬНОСТИ И ВОЛИ

                Самый могущественный человек тот,
                Кто стоит на жизненном пути одиноко.
                Генрих Ибсен

 ГЛАВА ПЕРВАЯ
         1
День начинался как всегда:
Свет солнца проникал везде.
Он освещал трущоб убогость
И роскошь сказочных дворцов.
Он пробуждал от сна, небытия
Детей мечты и юношей расчета.
Он зарождал надежды дня
И усыплял коварство ночи.
Шел по планете жизни цикл,
Ища себе неясную отраду.
И находил ее лишь там,
Где пробужденье наступило.
А в царстве теней, вечной лжи
Приход его не ощущался.
         2
В квартире коммунальной, на Садовой,
Где улицы невзрачной начинался бег,
Жил человек для многих незаметный,
По внешности как тысячи других.
Жил в комнате с окном во двор,
В тиши его не ведая покоя.
Он для него, как двор тюрьмы,
Был символом нелепейшей свободы.
В него глядел он, когда взгляд усталый,
Ища недолгих перемен,
Менял линейки строчек книжных
На беспорядочный асфальт,
На гаражи, машины, фонари
И одиноких, чуждых пешеходов.
         3
Иван, так звали узника квартиры,
Студентом был иногородним.
Каморку из немногих метров
Снимал почти уж целый год.
Учился в МГУ он, на юрфаке,
Больших усилий в том не прилагая.
Хватало времени на те стремления,
Которым посвятить себя хотел:
Определенью сути, смысла бытия,
Его мотивов скрытных, очевидных.
Юрфак давал часть знаний тех,
Которые искал он для себя.
Границ же им не мог определить,
Ему ведь было только двадцать лет.
           4
То утро для Ивана было необычным.
Проснулся он с сознанием того,
Что недовольство и собой, и миром
Достигло нежелательной черты.
Он пребывал в том состоянье,
Когда  дух, душу напрягая,
Стремятся люди предложить свое
И понимание, и виденье им мира.
И кистью, и пером владея,
Изображает он картины бытия,
В них человека, окружение свое,
В  неведомых другим тонах.
В них был укор стремлениям людским
И верность лучшим идеалам.
           5
Конфликт меж ним и миром
Назревал с тех пор,
Как познавать он стал людей.
Когда увидел их корысть
И следствия ее - пороки.
Тому примеров было много.
Куда бы ни бросал свой взгляд,
Он приговор нелестный подтверждал,
Невольно ему верность сохранял.
От окружения Иван отгородился
Преградой осужденья их и  верой в то,
Что наделен неведомой он силой
Поведать людям их нелепую судьбу,
Пути нелегкие преодоления ее.
           6
Он к мудрости стремился бескорыстно:
Гармонию всеобщую искал.
Истоки собственных порывов
Влияньем гениев науки объяснял.
В трудах их свои мысли находил.
Философов он многих прочитал.
Всех ближе ему Ницше был.
Он увлекался сужденьями его,
Как человека к ясной цели привести.
Сверхчеловек достоин только жизни,
От  разночтенья только не мог уйти Иван:
Кто он?! Герой, злодей закоренелый,
Фантазий плод, дитя больной души
Иль непомерно гордый человек?
           7
Стремления исканий книжных,
Он знал, закончатся едва ль.
В них видел он движение по кругу,
Не находя в круженье том себя.
Не прекращая бег по строчкам книжным,
Иван  внимает студенчества среде.
Пытается найти соратников себе,
Но ожидания его не оправдались.
Ужели одиночество удел его?
Людские души, как отпечатки пальцев.
Разнятся главным, что в них есть,
А общее ему не интересно.
Так многие из нас томились
В исканьях мыслей неутешных.
            8
И все же этот день воскресный   
Он, как обычно, проведет:
Поспешный завтрак с крепким кофе,
Работа над задуманным портретом,
Поход по книжным магазинам
И чтенье книг любимых, для души.
Делил себя Иван меж книгой и картиной,
Так даже комната его поделена:
В ней слева – полки, стопки книг,
Картины и мольберт стояли справа.
Столу, кровати не было в ней места.
Лишь стул и раскладушка мебелью в ней были.
В каморке было все нужное Ивану,
В ней замыслы своих творений ощущал.
             9
Один из замыслов – женщины портрет.
Не может долго завершить его.
Сегодня помешало недовольство,
Рожденное тревожным чувством:
Оно вселяло ощущенье пустоты.
Зачем все это напряжение ума:
Мир философии и мудрости пределы.
Уж нет желания их одолевать,
И верность цели подтверждать.
И все ж на одиночество он обречен -
Ему как демону необходимо для свободы.
С ней волен он и в мыслях, и делах.
Толпу, людей он должен презирать,
Они для творчества погибель.
            10
Цель бытия доступна пониманью?
Её ведь прячут в суждениях несложных:
Пусть чередой проходит жизнь,
В конце узнаешь цель прожитого.
А, может быть, она как плод запретный,
Вкусив который совершаешь грех.
Иль вовсе не доступна человеку:
В конечном бесконечное не уместить.
Шел перелом в душе Ивана.
Теперь он ясно это сознавал:
Не спрячутся в душе сомненья,
В них должен разбираться сам.
Из дома вышел раньше, чем обычно.
По Горького пошел к Бульварному кольцу.
             11
Маршрут привычный: Академкнига,
Затем два книжных возле Моссовета,
Столешников, Петровка, мост Кузнецкий -
Шесть магазинов, книжный океан.
Новинки замечал он сразу.
Под оком бдительной цензуры
Не так уж много выходило их.
Сегодня же Иван весьма рассеян:
Брал книгу, смотрел по сторонам.
Те чувства, что проснулись утром,
Его тревогами  невольно заполняли:
Заслуживает ли осужденья мир?
Иль может он виновен в том,
Что миром недоволен он.
            12
Вот книжный на Кузнецком.
Давно знакомо царство полок.
Он смотрит на  обложки книг,
Их содержанье вспоминает.
Порывисто и наугад берет любую,
Небрежно озирая текст -
Не может в содержанье вникнуть.
Коль книга не пошла на ум,
Замену ищет ей Иван.
Откинул взгляд и вдруг
Видению невольно он поддался.
Лицо! Не может наглядеться.
Загадка в нем исконная таится,
Которую он должен разгадать.            
            13
Иван очнулся от звучавшей фразы:
"Что потеряли Вы в лице моем?".
Да, наважденья нет, он видит облик,
Искомый и неосознанный еще,
С улыбкой ждущий объяснений.
Иван бесхитростно бормочет:
Художник он по признанью многих.
Есть у него заветная мечта
Создать портрет такого содержанья,
Чтоб отвечал он на запросы бытия.
Своей душой его он ощущает,
Болеет им уж год почти.
Но не ложится он на холст.
И вот его он видит пред собой.               
            14
«Как понимать Вас? – Иван  услышал.
Но вижу пообщаться мы должны.
Случайных встреч, я знаю, не бывает,
Поэтому их прерывать и не спешу.
Коль Вы художник и поэт, возможно,
Беседа с Вами интересна мне.
Вас приглашаю я на выставку портрета,
В знакомый Вам, конечно, дом напротив.
Зовут меня Любовь Михайловна.
Быть может не ошиблись Вы во мне.
Я многое в жизни повидала,
Наверно, всё в лице отражено.
И, если Вы его умеете читать,
Мне хочется о нем самой узнать».               
            15
Иван же отвечал смущенно:
«Я увлечен символикой лица,
В иконе только признана она.
Но беден лик морщинами в иконе,
В том вижу я благополучие Мадонны.
Ведь грусть предчувствия страданья
Слабее муки их переживанья.
Страдания нам лица бороздят,
Портреты жизни создавая.
Трагедию и драму жизни
Хочу на холст перенести.
Все зарождается страданьем,
Иные чувства — утешенье нам,
Вернее - сон природных сил».               
            16
Так непрерывно говорил Иван.
Хотя речивость не в его натуре.
Что было в собеседнице такое
И возбудившее, и распалившее его?
Любовь Михайловна не молода.
Хоть признаков тому немного.
Лицо подвижное – неуловимо,
Играло ощущением мгновенья.
Иван же думал: повезло,
Застал его в момент удачный.
Глядел на собеседницу свою, не веря,
Что понимание его со временем придет.
Портреты же, висевшие на выставки,
К исканиям его безмерно поощряли.               
            17
Сошлись два человека, две судьбы.
Нам предстоит их долго наблюдать:
Во чреве исторических событий
Мне интересен только человек.
В их жизнях многое сошлось,
В них время проявило норов свой.
Своими  жизнями они ответят на вопрос:
В чем слава и беда людей,
Коль их судьба судьбиною зовется?
Истрачено чернил немало,
На образы придуманных людей.
И жизней много утекло напрасно
Стремлением историю понять.
Число их увеличу я, возможно.               
            18
Любовь Михайловна
Работала кассиром в банке.
Читатель мог ее увидеть,
Придя в сберкассу на Неглинной.
Ему в тот день нежданно повезло.
Испив бокал духовного общения,
Он благодатный получал заряд,
Не зная, где его источник.
Не всякий в суете дневной
Себя, другого видит не предвзято.
Не чует в голосе, движенье рук
Источник животворного влиянья.
Оно порою долго в нас живет,
Нас охраняя от придуманных невзгод.               
            19
В Любовь Михайловне зрело постоянно
Все то, что мы духовностью зовем,
Что прорастает в нас невольно,
Когда над нами властвует любовь.
Тогда мы лучше видим человека,
Тоскуем по гармонии общенья с ним.
Потребность в ней невольно утоляем
Стремленьем проявленья доброты.
Любовь при этом утаить хотим
Она ведь целомудрию помеха.
При этом в людях мы не замечаем
Что пробуждаем их неловкость.
С надеждой каждый миг живем
И верой в то, что нету в нем обмана.               
            20
Нам Любу предстоит еще понять.
Стезю, желанную не многим, угадать.
В дела и мысли ее лучшие проникнуть,
В судьбе ее небесный рок увидеть;
Страданьями ее грехи людей измерить
И памятник в душе ей возвести.
Всегда крепка душой и духом Люба.
Вот и теперь, когда за шестьдесят:
Морщин внимательность и добрый взгляд
Свет незаметный, силу излучали.
В ее душевных складках затаились
Потребность в вере, чести и любви,
Терпенье долгой и нелегкой жизни,
Сочувствие стране и  человеку в ней.               
            21
Читатель, я надеюсь, понял:
События, что буду излагать,
Несут в себе и скрытый смысл:
Его я должен объяснять.
Твердят: история людьми творится.
Но чаще жертвы мы ее:
Историю по книгам только узнаем.
Иной получим результат,
Когда историю сумеем наблюдать,
Ее пружины скрытые искать,
Чтоб силы её тайные узнать,
Тем чувства гнева усмирять.
Читатель, думаю, меня поймет,
В романе для себя найдёт урок.               
            22
В иное время увожу повествованье.
Война Великая чертой под ним стоит.
В нем созидание борьбой питалось
И верой в неизбежности ее.
В нем Человек почти что затерялся,
Святое в нем  помехой было всем:
Тому, кто настоящим жить хотел,
И тем, кто корни сохранить свои стремился,
Себе и предкам верность подтверждая.
Душа невольницей в их теле пребывала:
Как быть - пристанищу грозит конец.
Забота о душе была не всем посильна.
Ведь тело нам дороже, чем душа:
Душою было трудно жить тогда.               
            23
Как жить душой? Теперь для нас загадка!
Утеряны секреты жизни той,
Когда душа во всем дает подсказку,
И жизнь беспечная течет сама собой:
Добро оплачивается ощущением души,
Корысть любовь не опечалит.
Добро иль зло - то Бог рассудит,
И радость светится в душе.
Опору жизни той нам не найти теперь.
Она светилась в каждом человеке:
В его улыбке, доброте лица,
Стремлениях, таинствах любви,
Желаньях, ожиданиях мечты
И в верности судьбе и долгу.               
            24
Теперь бездушие в народе насаждалось.
На все вопросы сложные ответы находились.
Царем природы человека окрестили,
Всесилие людское возвестили.
Законы человек творил и им же подчинялся.
Он сам теперь решал: кто раб, кто господин?
Какой должна быть в будущем погода,
Как должен он природу покорять.
Куда народу стоило селиться.
Чем должен он в себе гордиться.
И в пору ли ему плодиться.
От самомненья человек мельчал.
И, парадоксом жизни омраченный,
В себе себя уже не замечал.               
            25
Семенову Любовь Михайловну 
Героем главным не случайно я избрал.
История, такими как она, жила
И память века сохранила:
Как будто они жили друг для друга.
В Любовь Михайловне века поученье
И редкое его творенье.
Она делила с ним его беду,
Платила веку за грехи его.
Росла и горевала с ним,
Себе уроки находила в нем.
И, если надо, веку помогала,
Плечо ему порою подставляла,
Винить его себе не разрешала.               
            26
Отец Любовь Михайловны - из бывших:
Иль князь, иль граф – теперь неважно это.
Остался тайною для дочки юной
И нас, и тех, кто окружал его.
Трагедия отечества родного
Оставила рубцы на нем, не след.
В нем вера и безверие людское
Плели ему безрадостный венок.
Судьба его была предрешена –
Погиб он, как многие тогда.
В наследство дочери оставил
И потаенность осознания судьбы,
И чистоту движения души -
То  многое , что в ней увидим мы.               
            27
Умом в той жизни трудно разобраться.
В квартиру к Любе чужие подселялись.
Вопросы сложные появились у неё.
Ответы им в ней сами находились.
С любимой комнатой без слез рассталась.
Простор квартиры охотно уступила.
Потребность в доброте тем усладила.
Не горесть в том, радость находила.
Решимость будущих поступков зародила:
Любовью на невзгоды отвечать,
В том жалости к себе не пробуждать.
Осталась с мамой в комнате одной.
Уютный уголок в ней смастерила,
А мир его собою осветила.               
            28
Чем светел мир ее? Поймем ли до конца?
В нем были незабытые напутствия отца,
Священника таинственно-глубокий говорок,
Мелодии Чайковского невиданный простор,
И опыт жизни не по возрасту печальный.
Она любила посетить соседний парк -
В тени деревьев книгу почитать,
Иль зимним вечером побегать на коньках.
В пятнадцать лет она была мила,
Как ручеёк, бурлива и нежна,
В задумчивость, порой, погружена.
Души ее невинные порывы,
Питая к жизни глубокий интерес,
Пугали близких открытостью своей.               
            29
И первой среди них была, конечно, мать.
От бед возможных желала дочку оградить:
Огонь души ее тихонько погасить.
Вначале, были только наставленья, затем
Души израненной словесное гниенье:
Упреки, жалобы, обиды, обвиненья,
Вернее - гнева безотчетное веленье.
Все прошлое тогда в ней оживало,
И приближенью худшего вело.
Любаша – все, что ей осталось,
От прошлой и желанной жизни.
Но доченька не хочет сознавать,
Что прошлое могло быть настоящим,
А настоящее так подло и ужасно.               
            30
Данаей звали Любы мать.
В дворянских семьях часто
Давали имя для забав.
Так к мифологии отец ее
Явил таинственную страсть.
Росла Даная как комнатный цветкок:
Красою, нежностью и ласкою своей
Платила людям за любовь к себе.
Гармония ей душу наполняла,
Та чувства добрые в людях пробуждала.
Так детство, девственность и ранний брак
Прошли как будто в доброй сказке.
Во всем Даная ей была достойна,
Не ведая событий предстоящих.               
            31
Но сказка ее жизни перевернута была:
Хорошего конца она уж не ждала.
Потери были и ужасны, и горьки:
Не совместимые с привычной жизнью.
Ей трудно было объяснить себе,
Все то, что видела вокруг.
Откуда эта ненависть и злость,
Когда все так прекрасно было?
Все лучшее в ней стало исчезать,
Остались лишь тоска и боль утрат.
Но что-то надо делать, чем-то жить!?
Но дремлет ум под сводом прежних ощущений,
Душа напрасно ожидает объяснений,
А чувства призывают только мстить.               
            32
Невинной  девочкой Даная оставалась.
Ее судьба, хоть и немногим, но урок:
Должны мы жить грядущим катаклизмом,
Готовиться к нему, искать ему мотив.
Подбросить его может нам судьба,
Истории укор неукротимый.
Всем лучшим в нас, что нам дано,
Должны платить грядущему уроку.
Но трудно совместить в себе и счастье,
И ожидание беды - мы знать должны:
Природа наша любит только брать,
А отдает лишь при стеченье обстоятельств.
Но что отдашь, коль не готов.
Ушла Даная в мир иной,
Не ведая, что в этом происходит.               
            33
Итак, Люба наша - сирота.
Опора в ней уже жила:
Душа отзывчива и бережлива,
В движениях своих неукротима:
Всегда любовь желает ощущать.
Ей оправдание умеет находить.
Но жизни нам известные уроки
В ней волю этим чувствам не давали.
Цинизм, корысть и эгоизм людей
В ней делали свою работу.
Так зарождался здравый смысл:
Себя для жизни сохранить,
Достойно жизнь свою прожить,
В ней чувствами свой путь обогащать.               
            34
Унынию не поддавалась Люба.
Наследством овладеть стремилась:
Все силы будет отдавать наукам -
Она студентка института.
История, борьба идей в ней и народов
Отозвались в Любаше восторженным девизом:
Прекрасно детство человечества -
Таким должно быть детство человека.
Быть ярким, ясным в поисках своих,
И безупречным в достиженье цели.
Ей важными казались устремления эти.
Лишь ими будет наставлять детей:
Все лучшее, что есть и будет в ней,
Отдаст без принужденья детям.               
            35
Затем историк Люба и учитель в школе.
Происхождение свое пришлось скрывать.
Известны всем законы общежития:
Чужого в будущее не пускать.
А дети, между тем, давали ей,
Все то, чего она ждала от жизни:
Любовь и проявления ее,
Надежду на движенье к лучшему.
Лишь в школе забывала все,
Чем жизнь была ей непонятна:
С детьми она могла собою оставаться.
В работе Люба душу заточила,
Надеждой в себе силы сохраняла
И верой в важность дел своих жила.               
            36
Но испытания у Любы впереди.
Борьба души её и духа жизни нарастала:
Душа искала выхода в любви,
Дух жизни - повседневной жертвы.
Как приближение грозы,
Мы телом ощущаем неизбежно.
Так в атмосфере окруженья своего
Должны мы видеть приближенье драмы.
Ученикам, родителям, учителям
Был непонятен образ жизни Любы.
Тревожило их небрежение её к тому,
Что слабостями нашими зовется.
Отсутствие в ней черт привычных
Взывало к мести тех, кто ими обладал.               
            37
О людях много нехорошего скажу.
А чем же объяснить истории вражду?
Ее предательство, коварство, кровожадность,
Извечную борьбу за обладанье властью.
Всему находим оправданье:
Борьбе за власть — извечностью вражды,
Вражде же — справедливостью ее
И страстном повелении души,
Все завершая сужденьем произвольным.
Так ставим крест над нуждами людей.
Творим извечный в жизни произвол.
И больше тот, кто вроде бы сильней.
Что ж сильному б я многое простил,
Но сила чаще в подлости людей.               
            38
Все скрытное тогда лишь тайна,
Когда другим нет дела до нее.
Но если ты мозолью стал другому,
Ответных действий ожидай.
Семейные секреты Любы
Недолго оставались ими.
Дворянское ее происхождение
Мишенью стало для учителей.
Затем иные силы подоспели,
Так дело зрело с каждым днем.
То время нам известное по книгам
Под кодовым названьем ”тридцать семь”.
Тогда историю творили тоже люди?!
Узнать бы: что водило их рукой!?