. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Поэзия – сводная сестра жизни и родная сестра смерти
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Веня Лайнен
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Жизнь — не бремя, а крылья творчества и радость;
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . а если кто превращает ее в бремя, то в этом он сам виноват.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Викентий Викентьевич Вересаев.
I. Ату меня! Ату меня на атомы...
Ату меня! Ату себя на атомы!
По стону разливаю боль в стаканы.
Моя тропинка устлана не матами -
Матёрой буквой мата истукана.
Стукач во мне морзянку бьёт дистретами,
Распухла кость и мозг бедой колотит.
Стучит мой дождь по темечку запретами,
Что тромбами висят в аорте плоти.
Я плавлю стук клейма в ночное варево,
По горло наполняю всю утробу.
Не смыться мне от слов дорожкой гаревой:
В гробу лежу или стою у гроба.
Склоняюсь в раже строчками суконными,
Спускаю зло по лестницам не хило,
Спрягаю эхо криками законными
И хаваю всё хавою нагилой.
Ликуй в пыли христос еврейской гордости,
Топчи пыльцу цветов моих могильных!
Быть может, я своих славянских гор достиг
Рингтоном счастья на страстях мобильных.
Ату меня! Ату, я тварь нетрезвая,
Вступился тихим словом за иранцев.
На красный полумесяц алый крест ваял
И оказался, вдруг, седым засранцем.
Всё слёзы лью в отстойники столетия
Да слюни вожделения из девок.
Всю стать кладу под свисты старой плети я.
Ни дать, ни взять, cтал пленником издёвок.
2011
II. Буковки ночных изнеможений
Закончится движение рассыпанным драже
В разделы расцарапанных историй.
Законы все в брожении, что мысли в неглиже -
Раздеты скорбью в оры ораторий.
Закончится стремление в условленный распад
Сложением измотанных событий.
Загоны переполнены, здесь неудобно спать
В блаженстве упоительных соитий.
Подкожное биение берётся на учёт,
По изреченью меряется убыль.
Похоже, что дыхание туманами течёт
То из реки, то вновь в речные губы.
Похоже, что старание застыло поутру,
Заполнены успениями ветры.
Погожее старение и неуёмный труд
За полночью ссыпаются в рассветы.
Поэзия ограблена, кормушка та пуста,
В опарышах сонеты и верлибры,
Поэтому сжимаются и сердце, и уста,
Ошпарены спиртным худые фибры.
Стою конём стреноженным на жёстком поводке
И стою-то всего лишь кучу пепла.
Пою всё не по теме я на огненном глотке,
Устойчиво стремясь душою в пекло.
2011
III. Да, варвар я
Замесы тайны в зелье ворожей,
Завесы лет языческого бденья
Во мне вместили звёздное драже,
За ним туманность у чертогов тени.
Да, варвар я и русичем в крови;
У сказа воли речью обитаю,
Где каждым словом прыгнуть норовит,
Затем лететь, моих метафор стая.
Желаю ль я, чтоб голосом времён
И всех пространств, ушедших в космос разом,
Был образ жизни тайно обрамлён,
А тот вошёл нейроном в новый разум?
Да что там образ, если б образа;
В моих стихах гуманностью лучились,
Я вам открыл бы Божии глаза
На бездну дней, что в бедах опочили.
Я есть в природе нить и долгий путь,
Тончайший нерв на плетях априори,
На вопли – нет, шепчу с улыбкой – будь,
Затем плыву соломинкой по горю.
Сказав любви прощальное - прости,
Хлебнув у смерти старую отраву,
Лечу дождём на облаке грустить
И лить себя в соломенные травы.
Дай Бог, Дай Бог, чтоб снадобье моё,
И по;солонь, и с севера до юга, *
Спустилось к вам вечерним соловьём,
Развесив трель цветистую над лугом.
* - По;солонь (наречие) – по движению солнца, с востока на запад
2014
IV. Что-то неестественное
Буковки стонут, рыдает строка,
Плачут берёзки всерьёз:
Мне многоточьем приспело строгать
Лёд замерзающих слёз.
Будет пожар ли в словесной игре,
Конское ржанье и храп,
Суть графомании – попросту грех,
Грязь, принесённая в храм.
Я, засирая пространство страниц,
Требуя лестной еды,
Жизнь отбираю у тех, кто раним
И не храним у беды.
В диком бурьяне восторгов и нег,
В перьях амура и стрел,
Если точнее, то просто в говне,
Разум прогнил и сопрел.
Всё. Зарекаюсь писать о любви,
Хватит обманывать люд.
Пусть вурдалаки, русалки и Вий
Вам пропоют – я люблю.
Вот накропал и стыдливо затих…
Бог ли в душе ворожит?
Кровью испачканный, раненый стих
Рвётся на воле пожить.
2015
V. Небольшой манифест
Который год, как вор в законе,
Как облик зла у сутолоки дня,
Живёт хитрец, суля за крик агоний
Отдать мечту, что выкрал у меня.
В который раз подранком совершенства
Падёт рассвет на вымученный стих,
И новый мир, закутанный в блаженство,
Душой прошепчет: «Господи, прости».
Прости за бред от нёба и до неба,
За пыльный слой никчемной шелухи,
В которой прибыль истины нелепа
И бьётся стоном в головы глухих.
Да так ли ново то, что мне поётся
В театре смеха блуда и ворья,
Где за улыбкой слёзы у паяца,
А те не счастье в радости творят.
Да так ли больно быть и слыть уродцем
В угоду тьме, где властвует враньё,
Плевать и харкать буквами в колодцы,
Клевать подачки вместе с вороньём.
Да так ли ново то, что создаётся …
От старой мысли можно охренеть:
В судьбе и яви жила смерти бьётся
И тянет нить к забытой старине.
Да будет новь, что вымостит дороги
К большой любви в такой желанный век.
Мечта не вред. По капле и по крохе
Твори расцвет, разумный человек.
Но за цветком придёт, как прежде, осень,
Спираль вселенной бездну отворит.
Люби, мой друг, как жизнь велит и просит,
Живи, поэт, и сказкой говори.
2015
VI. Траурный озноб
Причалы бездны ливнями облиты,
В завесе скрылись дни и корабли,
А эхо принесло плоды потери.
Казалось, отразят немые плиты
От рынды плач, закатывая блик
В развал судьбы, а боли в божьи двери.
Мои погосты облаком накрыты,
Скрипят суставы старческих садов,
Где яблоки гниют подольше истин,
Где плавают по трещине в корыте
Бетонные линкоры городов
И тонут, как в помойных лужах листья.
Мои молитвы выглядят нелепо
На празднике любви у похорон
И бьются птицей на обрыве нёба,
Творя желаний и прошений слепок,
Как тот кулак и лоб, затем горох
О стену лупят с радостным захлёбом.
Гляди в дожди и стой в пол-оборота
К разливу смерти у глухих основ,
Не ведая про сумрачные дали.
Похоже, что века людского рода
Волной накроет траурный озноб.
Похоже, что младенцы жить устали.
2015
VII. Снежный круг
Ах, ты время, сука непутёвая,
Дни щенками прыгают на снег.
Где обнова, та, что не надёвана,
Может быть, в потерянной весне?
Не таил мечту в душе, не скрытничал,
Нараспашку жил и не скорбел.
Так зачем же рок со мною крысничал,
Сделав жизнь такой, чтоб я запел.
Путь лежит в изломе льдистой линии,
На замок сугроба ставя круг,
Где зигзагом радиусы вклинились,
Предлагая новую игру.
Много ль там приснится тайной радости
За уютом каменных углов,
Разве сон любви вопьётся, крадучись,
И застрянет будущей иглой.
Сколько грусти там и сколько горести,
Сколько не-пе-ре-носимых нош,
И болят рубцы на ранах совести,
Те, что сделал ночью звёздный нож.
Синий снег хрустит в морозной бодрости,
Колким звуком память ворожит.
В эхе скрипа праздника и подлости
Я хочу всё заново свершить.
2016
VIII. На берегу в Семиозерье
Сосновый бор оглядывал с пригорка
Тоску низин со стайками берёз,
Горел костёр и дух его прогорклый
Меня от вечной сырости берёг.
Бродила тень по бархатной поляне,
Смотрела с неба плюшевая ночь
На старый мир измученных гуляний,
Стараясь дрожью звёзд ему помочь.
И я дрожал, курил и волновался
Немой свечой из давней кутерьмы.
Сочилась мгла по тактам сна и вальса,
Суля свободу в признаках тюрьмы.
Стояла тишь, густели ночь и воды,
Чернея дном в космическом гробу,
Тонули дни, затягивая годы
Уздой печали в памятный табун.
Туман и дым упали на озёра,
Накрыли блик небесного огня,
Где месяц плыл и в облике позёра
Смотрел с усмешкой смерти на меня.
Прости, паяц, актёришка глумлений,
Ущербный скол от звёздного вранья,
Ты много дал мне и труда, и лени
Под хриплый смех земного воронья.
Из года в год по циклам созиданий
Растил с улыбкой полную луну,
А я прожил, хирея от страданий,
И новой данью в космосе тонул.
Прощай, фигляр, обычный отражатель
Потока волн и солнечных лучей,
Я, как и ты, зеркальный подражатель
Великой силе звука и речей.
Крикун беды в болоте графских маний,
Лихой челнок трёх буковок в пяти,
Кривляка слов у дыр в пустом кармане,
Где их безбожно с жёлчью кипятил.
Искал, терял, в трёх соснах заблудился,
Но в дебрях смысла истину обрёл
И тишину, где лебедь в сердце бился,
Когда кружил над озером орёл.
2017
IX. Выпорхнули буквы из названия
Л.Ф.М.
Ты ветер льёшь и красное вино
На мой туман и рвёшь его на клочья,
Закатом льнёшь в закрытое окно,
Чтоб мне шепнуть о счастье белой ночью.
О, это лебедь в тонких кружевах
И пламя звёзд на шее и на перьях.
Моя мечта, мертва ли ты, жива,
Зачем стучишь по таинству в поверьях.
Нет сил принять и выпить божий дар,
Наполнив солнцем дни моих скитаний.
Замолкли струны всех моих гитар,
Где юность шла на плаху в белый танец.
Твои слова, по сути, соловьи,
Ласкают цвет и запах у черёмух.
Пытался их я совами ловить,
Но те ловцы упали в сон и дрёму.
Как нет вины, так нет вина утех,
Ты птица здесь и в облаке невинна.
Пропой про стон и смерть любви для тех,
Кто жёг меня бессовестно в каминах.
1994. 2017