Исфахан.
Если мельницу, баню, роскошный дворец
Получает в подарок дурак и подлец,
А достойный идет в кабалу из-за хлеба —
Мне плевать на Твою справедливость, Творец!
Омар Хайям.
– Ассаласу Алейкум Омар Хайям. – Приветствует склоненного ученого тучный мужчина лет пятидесяти. Это визирь Низам ал-Мульк. Омар наслышан о нем: он первый человек в государстве. Султану 15 лет, поэтому все решает этот строгий и расчетливый придворный. Вся власть в его руках.
– Ва-алейкум ас-салам, о справедливейший из справедливых. – Разгибаясь, отвечает Омар.
– Садись, – указав на место рядом с собой, Низам поднял ладони, обратив, друг к другу и начал молитву:
«Во имя Аллаха милосердного и всепрощающего…
Сказанное визирем в конце «Аллаху акбар» повторяет Хайям. Эта обязательная церемония предшествует любому важному разговору.
– Я наслышан, ты преуспел в науках. Так ли это? – произносит Низам, после минуты молчания лукаво улыбаясь.
– Молва всегда опережает нас, как резвый конь и не всегда соответствует истине, величайший.
– Ты прав. Молве верить нельзя, но и дыма без огня не бывает. Ты скромен, как я погляжу, и не многословен. Это хорошо. Сейчас я изложу твои обязанности, которым необходимо следовать неукоснительно. Надим это непросто придворный, это тайный: не показной друг государя. Дружить с кем бы то ни было, султану не подобает. Возникает тщеславие, панибратство, а это не допустимо. Поэтому ты здесь. Наш султан молод и вся надежда на тебя, твои знания, опыт. Он лицо государства, а государство сильно не только войском не только казной, но и знаниями и науками. Большая ответственность ляжет на твои плечи. Будь с султаном не принужденным в общении. Веди разговоры всякие о добре и зле, веселые и серьезные, умей хранить тайны и не распускай слухи. Быть надимом нашего государства великая честь. Остроту наших сабель испытали враги и неверные, что отвратились от истинной веры. Знамя Аллаха высоко поднято нами. А теперь ступай. Устраивайся. Понравились ли тебе покои? – увидев кивок Омара, он продолжил. – Это хорошо. Я извещу тебя, когда придет время.
Исфахан располагался в долине защищенной горами с трех сторон, а дальше продолжалась степью. Город был большой, обнесен высокой стеной, множество базаров, караван сараев, ремесленных лавок и огромная пятничная мечеть в центре находились в нем. Окреп он, когда возник Шелковый путь и теперь стал столицей…
… – Омар, почему Хайями – палаточник? Ты сам откуда?
– Нишапурец. – отвечает Омар. Во рту он держит соломинку, а взор устремлен в небо. Он на охоте вместе с султаном и сейчас, полулежа на подушках на разостланном ковре, они ждут заслуженный обед. Поодаль расположились придворные, сопровождавшие правителя. Слуги суетливо разводят огонь и разделывают тушу убитого Малик-шахом оленя.
– Омар Нишапури звучнее и благороднее. – Продолжает султан. Он пьет вино из золотой чаши и усмехается. – Никакой-то палаточник.
– Я Хайям, потому что палаточник, потому что палаточник мой отец. Достойный человек. Стыдишься ли ты своего отца, Малик-шах?
– Мой отец султан! – повышает голос султан и бросает гневный взгляд в сторону надима.
– А мой палаточник. – Так же смотря в небо, отвечает Хайям. – Разве это меняет дело. Если бы мой отец был нищим – меня бы звали Омар нищий.
Султан осекся, переваривая услышанное. Взгляд его меняется по ходу осмысления: растерянность сменяется сожаление и досадой, которая слышится в голосе:
– Мы все поняли. Мы как-то не думали об этом. Давай выпьем вина, и почитай лучше стихи. Нам наскучили серьезные разговоры.
Омар задумался, будто вспоминая что-то:
Не одерживал смертный над небом побед,
Всех подряд пожирает земля-людоед.
Ты пока еще цел? И бахвалишься этим?
Погоди: попадешь муравьям на обед!
Султан громко рассмеялся.
– Люблю твои стихи, Омар. Все прощу только бы тебя слушать. Читай, еще.
Мне так небесный свод сказал: «О человек,
Я осужден судьбой на этот страшный бег.
Когда б я властен был над собственным вращеньем,
Его бы я давно остановил навек.
– Брось о серьезном, давай про любовь, Омар.
– Про любовь… – Омар досадно морщится, но помолчав, читает:
Дуновения вешней поры хороши,
Музыкальных созвучий хоры хороши,
Пенье птиц и ручей у горы хороши,…
Но лишь с милой все эти дары хороши!
Сердце его трепетно забилось. Он никак не может забыть свою драгоценную Лейлу. Трагедия, разбившая сердце мучает его ночами: Лейла приходит в сновидениях печальная, простоволосая, молчаливая...
Изначальней всего остального - любовь,
В песне юности первое слово - любовь.
О, несведущий в мире любви горемыка,
Знай, что всей нашей жизни основа - любовь!
– Читай Омар. Читай еще…
Начатый в Самарканде труд Омар закончил в Бухаре. Шамс не обманул: все условия, требуемые для выполнения задач, были предоставлены. В Исфахан он привез пять завершенных трактатов.
«Трудности арифметики».
«Алгебра» где он дал определение алгебры как науки, утверждая: алгебра – это наука об определении неизвестных величин, состоящих в некоторых отношениях с величинами известными, причём такое определение осуществляется с помощью составления и решения уравнений.
«Трактат о доказательствах задач алгебры и алмукабалы», в котором даётся классификация уравнений и излагается решение уравнений 1-й, 2-й и 3-й степени. В последних, к сожалению, разобраться до конца не удалось и в конце трактата он высказал надежду, что явное решение будет найдено в будущем.
«Комментарии к трудностям во введениях книги Евклида», где он, разбирая евклидовы теоремы и постулаты, усовершенствовал доказательства и заменил на более простые и оригинальные трактовки.
«Весы Мудростей». Об искусстве определения количества золота и серебра в состоящем из них тела, где он продолжил труд Архимеда, усложнив задачу: определяя золото, серебро в украшениях имеющих драгоценные камни: в перстнях, серьгах и шкатулках.
Вспоминая то время, Омар скучал в обществе молодого помешанного на оружии, сражениях и охоте султана. Вечерами он отдыхает душой: пишет трактаты и берется за изучение книг ал Беруни «Книга вразумления начаткам науки звёзд» и «Канон по астрономии и звёздам». По мере освоения Омар загорается идеей создания нового календаря: имеющийся солнечный зороастрийский порядком отставал, а пришедший с арабами лунный не годился для сезонных полевых работ. Им только пользовалось духовенство. Крестьянам же требовался календарь, который бы соответствовал точным сменам природных сезонов. О своих идеях Омар доложил визирю и тот как человек грамотный и практичный поддержал ученого. Омар ожил. Работа с раннего утра и до поздней ночи нисколько не утомляла его. Ему 30, он полон сил. Он занят интересной работой. Музафар ал-Асфизари и Абдурахман ал-Хазини искусные механики и физики приглашены Хайямом для совместной работы. Первым делом надо рассчитать совершенное место будущей обсерватории, которое оказалось в недалеком пригороде Исфахана, а затем заняться строительством. Стены и лежащий в основе обсерватории вырытый в земле огромный секстант возводились, а Омар по чертежам Беруни руководил изготовлением необходимого измерительного инструмента. День, когда ученый наблюдал движение солнца через отверстие в куполе, был наисчастливейшим. Все на свете забывал он, занимаясь расчетами.
… – Ну что еще? Я же просил меня не беспокоить, – сердясь, говорит Омар пришедшему в обсерваторию секретарю визиря.
– Султан, да хранит его Аллах, пожелал праздник. Созвал мудрейших и ждет поединка. Велено вам быть. Пиршество было в разгаре, когда явился Омар. Султан и придворные были уже сыты, а устроенный поединок шел своим чередом. Но прибытие ученого было замечено.
– Омар ты считаешь себя выше нас? Ты считаешь можно ослушаться своего повелителя? Ты заслуживаешь, что бы тебе отрубили голову. – С вызовом чеканил слова султан. Он зол.
– Извини, владыка земли и защитник ислама, задержали расчеты, нельзя было бросить, не завершив их.
– Что ж извиним. Мы ждем тебя, все ждут тебя, как царя. – Малик-шах громко засмеялся своей шутке. – У нас благочестивый гость: мавлана* ибн Ахмад ал Газали, брат наимудрейшего хаджи* Ахмеда ал Газали. Еще Санайи наш дорогой придворный поэт оказал честь нам своим присутствием. Они показали свои способности. Мы хотим, что бы и ты порадовал своими – тогда будешь помилован.
– Буду рад, наисветлейший, участию в поединке. – Ответил Хайям, усаживаясь на указанное ему место. Зная любовь султана к любовной тематике, он прочитал:
Цвет рубину уста подарили твои,
Ты ушла – я в печали, и сердце в крови.
Кто в ковчеге укрылся как Ной от потопа,
Он один не утонет в пучине любви.
Теперь очередь Ахмада. Ахмад суфий*. Поэтому он в халате с потертыми рукавами и подолом, но в тщательно обернутой вокруг головы зеленой чалме.
И ночь темна, а день еще темней,
Разбила жизнь мою разлука с ней.
Рыдаю день и ночь, но люди глухи,
И нет им дела до тоски моей.
Следующим выступил Санайи, он одет в богатый шитый серебряной нитью халат:
Иди дорогою любви – пусть вся душа в крови,
Не изменяй любви своей, другую не зови.
И ад забудь, и рай забудь. Не должен ни о чем
На свете помнить, кто идет дорогою любви.
Теперь слово было за Хайямом:
Рай здесь нашел, за чашею вина, я
Средь роз, близ милой от любви сгорая.
Что слушать толки нам про ад и рай!
Кто видел ад? Вернулся кто из рая?
Вельможи продолжали есть, и пить вино, кто-то слушал, кто-то делал вид, но тишина стояла идеальная: только голоса поэтов разносились по всему залу. Секретарь-летописец, сидящий за отдельным столом, быстро строчил по бумаге. Всё: будь-то беседы или вот такие поединки, происходящие в центральном зале дворца, записывались для истории. Ахмад, чья очередь была говорить, выпил шербета и нараспев повел свое рубаи:
Полюбив только-только, глупым был, молодым,
Мой сосед не спал ночи, стон мой был горловым.
Возросла боль стократно, плач не слышен другим.
Разгорается пламя - ослабляется дым.
Санайи не дал себя ждать и продолжил. Говорил он отрывисто: со страстью:
Любовной не избегнув западни,
Ты горьких слез, потоки не кляни:
Беда неотделима от любви,
Ведь пылкие любовники они.
Омар же не торопился. Что бы он ни делал что бы, ни говорил все с расстановкой вдумчиво и со знание дела:
Для сердца Лик Любви — огонь и благодать.
Оно то пятится, то тянется опять…
Так объясни ему про мотылька и пламя:
«Ожогов не страшись, коль хочешь воспылать».
Ахмад улыбнулся и, нарушая сложившийся ритуал, не ответил, а зачитал следующее:
Пусть люди, коль хотят, за то меня поносят,
Что Ты - любовь моя, - да пусть хоть в омут бросят!
Единственно любви себя ты посвяти;
А мир - что мир? - его да пусть хоть в пыль разносит.
Санайи замешкался. Сердито глянув в сторону Ахмеда, прочитал:
О, мусульмане! Мой кумир суров, но я упрям,
Я не играю, я горю, я душу ей отдам.
Любовь – как море, где вода - бушующий огонь,
Но волны – горы в черной мгле встают и тут и там.
Рубаи придворного поэта не было ответным и Хайяму надо было решить, кому отвечать. Он решил никого не обидеть и ответил обоим:
О сердце! Коль тебе так больно от свиданий,
Похоже, не Любовь исток твоих страданий.
Отправься к дервишам, и, может быть, у них
Научишься любить светло и без терзаний.
Зал гуднул одобрением. А Ахмад взяв повод ведущего, повел поединок за собой:
Любовь сокрыта, и её воочию никто не видел тут.
Влюблённые же чепуху и всякий вздор о ней порой несут.
И каждого провозгласить свой толк о ней подстёгивает зуд.
Любовь от мыслей в стороне, ей дела нет, что там о ней плетут.
Санайи разозлился окончательно: не глядя уже на молодого выскочку, читал свое:
Душа моей души, мне без Тебя отрады нет.
Не будь Тебя в раю, считал бы в нем услады нет.
Ты, только Ты в очах моих и только Ты в речах
И подстеречь Тебя желаннее награды нет.
Легкий смешок прокатился по залу. Санайи расстроился и, опустив голову, ждал Хайяма. Тот раскатисто произнес:
Волшебства о любви болтовня лишена,
Как остывшие угли — огня лишена.
А любовь настоящая жарко пылает,
Сна и отдыха, ночи и дня лишена.
– Браво Хайям. Я восхищен ты не посрамил нас. Согласен ли ты искуснейший Ахмад. Достойны ли были ответы Хайяма. – Не замечая Санайи, говорит султан.
– Хайяма рубаи жемчуг, нанизанный на нить… – Кланяясь Малик-шаху, ответил суфий….
Долгожданный день завершения работ над календарем настал. Хайям ликовал. Малик-шах преподнес богатые дары и назначил главным астрологом. Каждый собираемый султаном диван мудрейших не проходил без участия Омара.
… – Что случилось? – спрашивает Омар вбежавшего без рапорта солдата.
– Беда наимудрейший. Визирь… Низам ал-Мульк убит. Исмаилиты* убили, да лишит их Аллах света.
Сердце ученого похолодело. Беда не приходит одна, а это только начало. Страшное предчувствие оказалось пророческим. Через месяц при невыясненных обстоятельствах умирает султан. Страна погружается во мрак: трон делят сыновья султана.
Омару 48. Пособие, назначенное Малик-шахом, не присылают, а скопившееся за 20 лет службу уходит, как песок сквозь пальцы. Забытый властью ученый пытается напомнить о себе и пишет последний свой трактат «Науруз-наме». Красивая обложка и изысканное письмо украшают книгу. А главы говорят сами за себя:
Об истории праздника Науруз.
Об истории персидских царей.
О вине.
О красивом лице.
Об оружии.
О коне.
И о многом другом. Книга легкая на восприятие, грамотно скомпонованная: философские моменты разбавляются мифами и веселыми историями. Но по всему ее даже не читал ни занятый распрей правитель, ни его визирь, ни кто бы то еще.
… Поздний вечер. За столом трое: Омар и два его товарища по работе над календарными таблицами Музафар и Абдурахман. Они в обсерватории одни: прислуга и помощники давно разбежались на поиски новых покровителей.
Троица веселится: они пьют вино, едят жареное мясо, вспоминают время занятий в медресе и учителей. Омар читает рубаи:
Лучше пить и веселых красавиц ласкать,
Чем в постах и молитвах спасенья искать.
Если место в аду для влюбленных и пьяниц —
То кого же прикажете в рай допускать?
Без стихов он не может жить. Какой бы темы ни коснулся разговор, в голове рождается очередное четверостишие.
– Ты Омар утрируешь все как всегда. В молитве и сорокадневном посту ничего плохого нет. Молитва к тому же дает пищу задуматься, обратить внимание на течение жизни, на грехи….
Омар движением руки прерывает его речь рукой.
Кто, живя на земле, не грешил? Отвечай!
Ну а кто не грешил – разве жил? Отвечай!
Чем Ты лучше меня, если мне в наказанье
Ты ответное зло совершил? Отвечай!
– Музафар, твои старания напрасны. Омара не переубедить. Он встал на путь вольнодумца. – Говорит Абдурахман и, обращаясь к Хайяму добавляет, – и кончится ли это добром, Омар. Зачем злить то что и без того сердито.
Омар и ему отвечает стихами:
Пью вино, ибо скоро в могиле сгнию.
Пью вино, потому что не верю вранью
Ни о вечных мучениях в жизни загробной,
Ни о вечном блаженстве на травке в раю.
– Что я слышу? – раздается гневный возглас. Ученые оборачиваются. Перед ними дворцовый муфтий*. Дряблые щеки на его лице дрожат, а губы побелели от гнева. – Прикуси язык нечестивец, иначе я вырву его с корнем. Мне доносили, что здесь творится непотребное. Но то что я услышал это богохульство, это смута. Завтра же, Омар Хайям, отправляйся в хадж. Иди и моли Аллаха вразумить тебя. Может быть, там ты очистишься от скверны, и откроются твои уши и глаза, и бог обратит к тебе свое лицо.
Мавлана* – Покровитель, защитник, наставник. Исламский религиозный титул.
Хаджа* – Человек совершивший хадж, то есть посетил святую Мекку.
Суфий* – Приверженец секты проповедующей аскетизм и повышенную духовность, одно из основных направлений классической мусульманской философии.
Исмаилиты* – Приверженцы крайней шиитской секты.
Муфтий – Высшее духовное лицо у мусульман. Наделён правом выносить решения по религиозно-юридическим вопросам, давать разъяснения по применению шариата.
Продолжение следует.