Паша Соколова:
Утром мне сказали, что мама ждёт меня на вокзале, и меня туда отвезут. Ночью в пекарне колхоза для нас напекли хлеба, и дали с собой несколько буханок. Большое спасибо им за это! А вот обещанные валенки мне свалять не успели…
Привезли меня на вокзал на лошади в санях, укутав тулупом, так что я не замёрзла. Вошли, я смотрю по сторонам. Везде вокзальные скамейки с высокими спинками. Всё заполнено людьми – и на скамейках, и на полу. Многие с детьми. Кое-как пробираюсь. Наконец, на дальней скамейке я увидела свою маму – такую худенькую, бледную, стриженую наголо. А у неё всегда были такие прекрасные, густые и длинные, каштановые волнистые волосы… С мамой – беспомощная трясущаяся Маруся…
Я бросилась к маме, и она обняла меня со слезами. Представляю, что у неё было на сердце в это время. Рядом больная Маруся, а приехала «помощница», которой самой надо помогать: голодный замороженный ребёнок… Мама ещё не оправилась от тяжёлого сердечного приступа, а надо было ехать в Казахстан, где есть хоть какая-то опора. Может, лучше было бы вернуться в деревню? А что там делать? Кто сможет работать и содержать семью?
В Саратове нас высадили на дальнем пути, и надо было пробираться к вокзалу под вагонами. Я-то привычная, а вот мама и Маруся… Мороз был градусов двадцать пять. А на вокзале… Лестница запружена. По узкому проходу санитары несут и несут носилки с людьми, и идёт слух – тиф…
Мы решили остаться на улице, и я пошла в разведку – узнать, как бы уехать дальше. Огромные толпы людей стремились к тому же. Прошёл слух, что формируется состав на товарной станции. Мы на трамвае поехали туда. Мама упала из трамвая, но всё-таки потом добралась до места. Радость была такая, как будто самое страшное уже позади. Но увы! Впереди ещё был очень трудный и долгий путь.
Трудно описать то, что творилось на товарной станции. Толпы народа мечутся от одного поезда к другому в надежде найти тот, который повезёт их дальше. Как ни странно, много мужчин силой врываются в вагоны, расталкивая всех и устраивая там свои семьи. Мы кое-как забираемся в вагон. Там нет не то что сидячих, но и стоячих мест. Я пристроила маму и Марусю в уголок на узлы с вещами, но в вагон всё прут и прут. Особенно меня возмущали здоровенные мужики, готовые ставить свои чемоданы на голову мамы. Не знаю, как я сумела, но несколько чемоданов я скинула из вагона в раскрытую дверь. В этой борьбе и кутерьме я и не заметила, как мы поехали. На каких-то станциях и разъездах мы подолгу стояли. Я выбегала за чаем и водой. Хлеб на первое время у нас был. Мама беспокоилась, что в пустыне, куда мы едем, не будет воды. Я её успокаивала: смотри, сколько снега вокруг! Наберём в котелок, растопим и будем пить. На станции Уральск, выбежав за водой, я случайно встретила своего дядю, брата отца. Они ехали куда-то в другое место. Нам он ничем помочь не смог… И мы поехали дальше. Мама уже не могла сидеть, она лежала. Ехали мы без билетов. Денег у нас почти не было. Устраивались в товарных вагонах, чаще в тамбуре. Когда я, дико смущаясь, попробовала дать проводнику взятку за место в вагоне, он стал на меня страшно кричать. Но потом всё же сжалился, и пустил маму в вагон. Хлеба у нас уже не было.
Наконец мы приехали на нашу станцию – Сары-Озек. Была уже середина декабря 1941 года. Мороз за тридцать, ветер… Нам удалось занять место в помещении вокзала. Там было очень много народу, но тепло, натоплено. Мама полулежала на скамейке, а я устроилась под ней.
Какой-то пацан попытался стащить у меня мои «туфли», но я вырвала у него свою драгоценность и уползла обратно под скамью. Утром я пыталась разыскать какой-нибудь транспорт в Кугалы, где жила сестра Миля, но всё безуспешно. Кугалы были примерно в 80 километрах от станции. Маме стало хуже, и я пошла к начальнику станции просить, чтобы вызвали врача. Приехала « скорая помощь», но маму в больницу не забрали, и даже укола не сделали. Мама чувствовала, что дело плохо, и попыталась меня куда-то отослать, чтобы я не видела её страданий. От сердечной недостаточности и голода у неё началась водянка, распухли ноги. Кто-то посоветовал растереть их спиртом. На последние деньги я купила в буфете стакан водки. Я пыталась помочь маме растиранием, а она врала мне, что ей становится лучше. Я и рада была стараться. Периодически я выбегала в поисках транспорта. А мама развлекала соседей анекдотами и разными байками. Днём с вокзала всех выгоняли для уборки и проветривания. Маму, слава богу, не трогали. Никто из окружающих не попрекал нас, когда маме стало совсем худо. И вот она умерла. Приехала машина и её забрали в морг. Мне дали талон на покупку ткани для погребения. Я купила какой-то ситец. Я была как в тумане. Маму похоронили на кладбище за городом, в степи…
Откуда-то появились сани, лошадь… И нас с Марусей повезли в Кугалы. Отъехали мы от станции километров десять, и поравнялись с телегой, едущей нас встречать из Кугалов. Так печально закончилось моё путешествие в поисках мамы. Прости меня, родная…
Паша Соколова. Лето 2004. Белоостров.
ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://stihi.ru/2018/03/25/6063