тюрьма меня окутала дурманом,
внушила враз, что будто-бы не больно,
и звуки дней - чистейшее сопрано
во тьме у стен отрекошетит воем.
я ей поверила, всесильно прячась в слабость.
тюрьма горстями кормит обещаний,
в нирвану прячет омут. мне казалось,
так было вечность, так должно быть
втайне.
забыла я про мёрзлый воздух жизни,
забыла надышаться. в лёгких мало
дыхания весны. лишь дым.
в бесстыдстве
в тюрьму всё крепче духом улетала.
и духота её мне светлым бризом
в обмане дней чистейшею казалась.
тюрьма так обманула.
мне сюрпризом
был новый вдох открытого пространства.
настал рассвет, всей смелостью решилась,
разбила ставни. но тюрьма съедала,
держала за ноги, чтоб жизнью не разбилась.
ведь в свете дня так больно.
я летала.
забыла как.
учусь вновь по крупицам,
топлю дурман тюрьмою напоённый,
и чистотой раскрашенные лица
мне жизнь подарят в мире заоконном.
тюрьма вновь не сдаётся, сладко шепчет,
как было просто всё, запрятано невольно.
но боль есть жизнь. она мне раны лечит.
дурман тюремный изъедал их солью.
я вновь парю дыханьем без остатка,
морозный воздух пелену сжигает.
тьма духоты той плесени осадком
в тюрьме, забытой мною, оседает.