***
Всё не идёт из головы
звонок, что был на той неделе.
А в трубке словно ветер выл
и слышно было еле-еле.
Сначала муж кричал: «Алло!»,
пожав плечами: «Чья-то шутка?»
А я застыла за столом,
и отчего-то стало жутко.
Опять звонок. Я подхожу,
чтоб, наконец, поставить точку,
и сквозь далёкий гул и шум
вдруг слышу слабенькое: «Дочка...»
Ошибка? Продолженье сна?
Иль чей-то розыгрыш безбожный?
А вдруг возможно то, что нам
всегда казалось невозможным?!
Поверить в воскрешённый прах?
Слыть мракобесом и невеждой?
Но до сих пор во мне тот страх,
перемешавшийся с надеждой.
Последний звонок
Он звенел на весь свет. Было поздно пугаться.
Убегая, забилась тогда в туалет.
Тот звонок, что я дёрнула из хулиганства –
он всю жизнь мне из школьных аукался лет.
Посредине урока – звонок к перемене!
Детвора повскакала с насиженных мест.
Было ведомо разве одной Мельпомене,
чем был вызван мой дерзкий отчаянный жест.
«Тварь дрожащая я или право имею?»
Революция! Воля! Восстанье рабов!
Ликованье поступка, взмывание змея
под чечётку от страха стучащих зубов.
Мне грозила в учительской карами завуч.
Я молчала в ответ на директорский ор.
Но тогда уже зрело: не тихая заводь –
мой удел, а трагедия, буря, разор!
Сколько раз мне в минуту души грозовую
вновь хотелось скомандовать робости: «Пли!»
Я живая! Вы слышите? Я существую!
Но как ватой заложены уши земли.
Я звоню на весь свет, ожидая камений,
но призыв неуместен, смешон, одинок.
Слишком поздно. Уже не бывать перемене.
Школа жизни окончена. Скоро звонок.
Звонок себе в 20 век
Я звоню ей по старому номеру в вымерший век
(убираясь, нашла в телефонной заброшенной книжке).
И встаёт, проступая сквозь темень зажмуренных век,
всё, что было со мной, отсечённое жизнью в излишки.
Ни работы-семьи, не волшебник, а только учусь...
Неумеха, оторва, влюблённая девочка, где ж ты?
Ненадолго себя покидая, в тебя отлучусь –
подышать свежим воздухом детства и глупой надежды.
В этом городе юном, где нету снесённых домов,
а все улочки прежних названий ещё не сменили,
всё свершалось бездумно по воле нездешних умов –
по какой-то волшебной нелепой всевидящей силе.
Непричёсаны мысли, расхристаны чувства и сны.
Два сияющих глаза из зеркала с жаждой блаженства.
Это я – то есть ты – в ожидании первой весны,
в предвкушении самого главного взгляда и жеста.
Там витало рассветное облачко радужных грёз,
облачённых не в слово ещё, а в бурлящую пену.
Много позже подступят слова, что из крови и слёз,
и свершат роковую в тебе и во мне перемену.
Лишь порою напомнят бегущей строкою дожди,
как потом было поздно, светло и безвыходно-больно.
«Не туда ты идёшь, не тому ты звонишь, подожди!» –
я кричу сквозь года, но не слышит за толщей стекольной.
И не слушает, как и тогда – никогда, никого,
выбегая к почтовому ящику десять раз на день.
И мне жаль той тоски, за которой потом – ничего.
И мне жаль этих слов в никуда, этих слёз-виноградин.
Я шепчу ей бессильно, что будет иная пора,
будут новые улицы, песни и близкие лица.
«Это лишь репетиция жизни, любви и пера,
это всё никогда, никогда тебе не пригодится!»
Только что им, с руками вразлёт, на беду молодым,
различить не умеющим в хмеле горчинки и перца!
А излишки ушедшего, жизнью отсеянных в дым,
ощущаешь сейчас как нехватку осколочка сердца.
Натянулись, как нервы, незримые нити родства,
сквозняком нежилым – из неплотно захлопнутой двери...
Почему-то мне кажется, девочка эта жива,
только адрес её в суматохе отъезда утерян.
Коль замечу, что почву теряю, в тревоге мечусь,
наберу старый номер в тоске ожиданья ответа.
Оболочку покинув, в былую себя отлучусь –
подышать чистым воздухом детства, надежды и света.
***
В. Музалевской
– Любите козье ли Вы молоко?
– Кто это? Не понимаю...
– В общем, люблю. – Рассмеялась легко.
– Так подходите к трамваю.
Чуть запыхалась. В спортивных штанах.
Взмокшие светлые прядки.
– Это для Вас: сельдерей, пастернак.
Свежее, только что с грядки.
И молоко из-под собственных коз...
Сумку взяла я, балдея.
Недоуменья счастливый вопрос:
– Кто Вы, прекрасная фея?
Ступор растаял в улыбки лучах.
Ангелы в небе парили.
– Мы прочитали с семьёю «Очаг».
Вот и... отблагодарили.
Первых похвал отошел уж наркоз,
но, и воюя с рутиной,
благословляю неведомых коз,
что нас свели с Валентиной.
***
Телефон звонит в передней.
Я задерживаю шаг.
Почему-то медлю, медлю
Трубку тронуть за рычаг.
И гадаю: чей же голос
Прозвучит сейчас в тиши,
Утоляя вечный голод
Пира жаждущей души?
Кто хранит в уме неброский
Телефонный номер мой?
Кто так одинок сиротски,
Что звонит ко мне домой?
Чьё так искренно участье
И нужна я так кому,
Что звонок уж четверть часа
Надрывается в дому?
Я спешу на роскошь пира.
В мыслях радуюсь: виват!
– Это сауна? Квартира?!
Обознался. Виноват.
* * *
Снова позвонили по ошибке.
Обознатки, я опять не та.
Свет луны, рассеянный и жидкий,
застилает ночи темнота.
И в глазах двоится неким фоном –
то ли глюки, то ли сонный сбой –
мой двойник с похожим телефоном,
но с иной, удачливой судьбой.
Я не та. Хотя ещё живая.
Разочарованье. Немота.
Телефон звонит, не уставая.
Слишком поздно. Я уже не та.
Ну кому ещё во мне потреба?!
Что вы душу травите виной!
Телефон – связующая скрепа –
между мной и миром за стеной.
Словно разорвавшаяся бомба –
нота до, взошедшая в зенит.
И не важно, мне или по ком-то
телефон как колокол звонит.
* * *
Твой звонок из больницы, ночное тревожное: «Где ты?
Я тебя потерял и никак не могу тут найти...
Я схожу в магазин... в доме нет ничего, даже хлеба...
Я приеду сейчас. Что купить мне тебе по пути?..»
«Что ты, что ты, – тебе отвечаю, усни, успокойся.
Я приеду сама, не успеет и ночь пролететь.
Отойди от окна, потеплее оденься, укройся...»
И пытаюсь тебя убедить и собой овладеть.
Но звонишь мне опять: «Ну куда же ты делась, пропала?
Здесь закрытая дверь, в нашу комнату мне не попасть...»
Я молюсь, чтобы с глаз пелена твоих чёрная спала,
чтоб ослабила челюсти бездны развёрстая пасть...
Что ты видишь в ночи проникающим гаснущим взором,
что ты слышишь в тиши, недоступное смертным простым?
Засыпаю под утро, прельщаема сонным узором,
видя прежним тебя, быстроногим, живым, молодым...
* * *
Стучат к нам... Ты слышишь? Пожалуйста, не открывай!
Она постучит и уйдёт, так бывало и прежде.
Там что-то мелькнуло, как белого облака край...
Не верь её голосу, верь только мне и надежде.
Не слушай звонок, он звонит не по нам и не к нам.
Тебе только надо прижаться ко мне лишь, прижиться.
Смотри, как листва кружевная кипит у окна,
как пёрышко птичье в замедленном вальсе кружится.
Пусть будет всё то, от чего отдыхает Шекспир,
пусть будут страданья, рыданья, сраженья, лишенья,
но только не этот слепой и бессмысленный тир,
где всё, что ты любишь, беспомощной служит мишенью!
Прошу тебя, жизнь, подожди, не меняйся в лице.
Ночами мне снится свой крик раздирающий: «Где ты?!»
Судьбы не разгладить, как скомканный этот рецепт.
Исписаны бланки, исперчены все инциденты.
День тянется тоненько, как Ариаднина нить.
И стражник-торшер над твоею склонился кроватью.
О, где взять программу, в которой навек сохранить
всё то, что сейчас я ещё укрываю в объятье!
***
Не заглядывай будущему в глазок,
притворись, что не слышишь звонка,
как бы трель, ударяющая в висок,
ни была бы зазывно-звонка.
Не пускай же незваных к себе жильцов,
голосам задушевным не верь,
как бы ни было близким тебе лицо,
что скрывает железная дверь.
Да, у смерти будут родные глаза,
что привыкла уже закрывать.
Будут звать голоса, зазывать небеса,
но не надо тебе открывать.
Номер
Мне снился номер телефона,
что набирала я упорно,
от нетерпения трясясь.
Далёкий, как полярный полюс,
чуть различим был мамин голос,
но тут же прерывалась связь.
Я набирала снова, снова,
моля услышать хоть бы слово,
готова каждого убить,
кто подступал ко мне с помехой,
с чужою речью, шумом, смехом,
кто не давал мне долюбить.
Проснулась вся в слезах надежды,
не здесь, не Там, а где-то между,
и номер тот держа в зубах,
как драгоценную шараду,
как незабвенную отраду,
уж рассыпавшуюся в прах.
Хватаю трубку, набираю,
скорей, скорей, преддверье рая,
уже пахнуло сквозняком...
И слышу: «Временно не может
быть вызван...» Значит, после — может?!
И в горле застревает ком.
О боже мой, что это было?!
Я помню номер, не забыла!
Что означает этот шифр? -
пароль, что в реку вводит дважды,
танталовой измучив жаждой,
догадки молнией прошив?!
Я обращаюсь молча к звёздам,
откуда этот номер послан,
что у меня внутри горит.
И То тончайшее, как волос,
минуя и слова, и голос,
мне прямо в сердце говорит.
* * *
Диск телефонный. Терпенья зенит.
Ждёшь, задыхаясь, подмоги, совета.
А механический голос бубнит:
"Ждите ответа. Ждите ответа."
Что нам готовит слепая судьба?
Как избежать нищеты и навета?
К Богу, рыдая, взывает толпа.
Ждите ответа. Ждите ответа.
Рвётся письмо к той, кого целовал,
Даль побеждая всесилием света.
В ящике чёрный зияет провал.
Ждите ответа. Ждите ответа.
Всё безответно: волна и листва.
Словно на отклик наложено вето.
Снова на ветер бросаю слова.
Ждите ответа. Ждите ответа.
***
В тумане слёз, в дыму потерь
не видно будущего света.
И жизнь срывается с петель,
летя куда-то в бездну Леты.
Родные призраки во сне
приходят редко, душу грея.
И телефон звонит по мне,
как колокол Хемингуэя.
Я брать его не тороплюсь
и слушаю его напевы,
как будто сплю или молюсь...
О голоса родные, где вы?
***
Из телефона голосов
не услыхать родных.
Их шифры новых адресов
отличны от земных.
И надо, чтоб узнать — уснуть...
Не размыкая вежд,
так сладко без конца тянуть
резиновость надежд.
Со мною те, кого нигде
на самом деле нет.
Душе так страшно в темноте.
Не выключайте свет.
***
Чужое лицо телефона.
Уже никогда, до конца –
ни маминым ласковым тоном,
ни голосом мягким отца
вовек не откликнется трубка.
И я не люблю её брать.
Как нежно, мучительно хрупко –
что обречено умирать,
и как нестерпимо любимо...
Чужие звучат голоса.
Слова их проносятся мимо.
Зловеще глядят небеса.
Вас нет в телефоне и в окнах
когда-то любимых квартир.
И лишь в фотографиях блёклых
ещё сохранился ваш мир,
в домашних и милых вещицах,
таящих тепло ваших рук,
в надгробьях, где жизнь моя тщится
любовь уберечь от разлук.
Я слышу их шорох и запах.
Повсюду их вижу следы.
Живут мои мама и папа.
Зовут меня из темноты.
И падают слёзы, как комья,
но не пробивают броню.
Я занята делом. Я помню.
Я память о близких храню.
* * *
Телефоны, телефоны...
Книжки стёртые края.
Каждый год их не без стона
Прочь вычёркиваю я.
С кем-то дружба разорвалась,
Переехала родня,
В ком-то разочаровалась,
Кто-то позабыл меня.
Ежегодные растравы.
Тонет комната в тиши.
Телефоны – переправы
От души и до души...
Вновь заполнены страницы.
Цифры – шифры новых встреч.
Как бы книжке сохраниться,
Всё, что в сердце – уберечь?
Если есть ты, Боже, где-то,
Звуком на душу навей
Телефон тепла и света,
Адрес радости моей.
***
Какая лунная картина
в квадрате чёрного окна...
Как эта ночь неотвратима,
как я безвыходно одна.
Твой голос в трубке раздражённый –
давно знакомый переплёт,
в стихах моих преображённый
в растаявший на солнце лёд.
Но он не тает, он не тает
ни от тепла, ни от огня,
и призрак счастья улетает
туда, где нет уже меня.
Всего каких-то минус восемь,
а Кай уже заледенел,
и он, как сказочный, несносен,
когда со мной наедине.
Летит звонок тебе навстречу,
как к лампе глупый мотылёк.
Как безысходны наши речи,
как ты безвыходно далёк.