Привет всем авторам площадки, а также нашим читателям.
Мы продолжаем брать с книжной полки книги и читать их. И пополнять полку наших любимых книг.
Итак, у нас уже четыре книги.
Ссылки на эссе тут:
1) автор Антон Флай - Л. Наумов "Александр Башлачев. Человек поющий. Стихи. Биография. Материалы" http://stihi.ru/2018/03/19/8000
2) автор Натико - В. Осеева "Отцовская куртка" http://stihi.ru/2018/03/22/2448
3) автор Аля Воронкова - Дж. Голсуорси "Сага о Форсайтах". http://stihi.ru/2018/03/26/5117
4) автор Злобный Мышалет. А. Барков "Мастер и Маргарита. Альтернативное прочтение"http://www.stihi.ru/2018/03/28/5655
***************************************
Жду от вас, дорогие Единомышьленники материалов в данную рубрику, которая будет обновляться по понедельникам и четвергам. (сегодня раньше выпуск выходит, так как завтра мышь занят).
На очереди публикации Даши Павленковой, Юлии Харакк, Татьяны Шороховой и др.
************************
Слово предоставляется Ирине Полюшко: http://www.stihi.ru/avtor/polushkoiv
На меня сильное впечатление произвела книга Павла Басинского «Лев Толстой: Бегство из рая»
Она рождает противоречивые чувства, которые хорошо отражены в отзывах разных людей, прикоснувшихся к этому труду:
http://www.labirint.ru/reviews/goods/256659/
Не буду пытаться навязать кому-то своё мнение о людях и событиях, нашедших отражение в книге.
Пусть каждый поймёт, как сможет. Но прочитать её рекомендую всем. Там много подробностей непростой жизни семьи Толстых, сложных отношений писателя с современниками, его поисках.
Интересно почитать и отзывы, часто абсолютно противоположные друг другу.
Вот некоторые мнения читателей из интернета:
«Однозначно читать,читается на одном дыхании.После прочтения книг очень хотелось съездить в Ясную поляну. Масштабы поразили ,экскурсоводы дают минимум информации,больше подчерпнешь у Басинского)) Нравятся книги ,после прочтения которых хочется больше информации,идти вперед,исследовать творчество писателя.» (Silena)
«Автору уж очень многое кажется "очевидным" и "неслучайным" (эти слова мелькают то и дело) там, где не может быть ничего очевидного - в области метаний душ человеческих, и где уж точно полно случайностей - нелепых и судьбоносных.
То, как он педантично и занудно выгораживает С.А. - застревает поперек горла. Была она скудоумная курица, только на то и способная, чтобы хозяйство вести да детей плодить. На то ее и брал Л.Н. Ему не нужна была муза, неземная сильфида, коей С.А. себя в какой-то момент возомнила - весь мир всегда был для Толстого-художника неисчерпаемым источником вдохновения. И не было для него тем запретных или предпочтительных. Это свойство плавно перекочевало и в Толстого-философа, сменившего художника на посту. Что ему было нужно - это не думать о том, что сегодня принять в пищу, как утолить низменные потребности тела, как устроить пошлые финансовые дела имения и т.п. Да, не очень-то романтично, но какой же дурак назовет Толстого романтичным? Он знал, что в жизни есть нечто большее, чем семья, друзья, творчество, политика - и это большее - Истина. Ее постижение, более того - запечатление - стало для него делом всей жизни. И все мощнее проявлялось с каждым поздним творением, которые становились все суровее, лаконичнее и непреклоннее.
Ей-богу, смешон до коликов тот черт, каким намалевал Басинский Черткова. Да, В.Г. был человеком, лишенным собственных талантов, и при этом честолюбивым (гремучая смесь, не спорю) - ну и что? Он боготворил Л.Н., он сохранил огромное наследие, которое мы все рисковали утратить. Что было бы с рукописями Толстого, не борись Чертков до победного конца за спасительное завещание? Их бы вымарала, выхолостила, выжгла дотла, оставив одни ошметки, обрывки, огарки - ограниченная истеричная плебейка - единственной целью которой было не допустить разглашения правдивой истории их совместной с Л.Н. жизни - жизни, полной мещанской кислятины, брюзжания, вульгарной суеты, копоти тщеславных потуг посредственности прыгнуть выше головы.
В общем, в книге слишком много плевел (многостраничных полностью субъективных, не имеющих ничего общего с реальностью, ибо лезущих в области, слишком интимные, даже для того, чтобы о них знали современники - не то что историки, - рассусоливаний автора) и мало зерен (голых фактов и цитат из публицистики Толстого, увы, незаслуженно мало почитаемой ныне). А встретив в биографии Льва Николаевича Толстого слово "месседж", я, честно говоря, на полчаса оторопела. Вреда от "Бегства", все же больше, чем пользы - у неподготовленного читателя книга сформирует совершенно превратное мнение о предмете.
"Да, жить надо всегда так, как будто рядом в комнате умирает любимый ребенок. Он и умирает всегда. Всегда умираю и я..." Л.Н. Толстой
(Береника)
«Замечательная книга. Мне хотелось бы отметить необыкновенный такт, с которым автор относится ко всем без исключения участникам жизненной драмы гения. Это дорогого стоит. Никаких оценок, критики той или иной стороны конфликта, напротив - понимание, сострадание.
Нравственно, по-человечески книга безупречна.» (Буркова Светлана)
В книге тронули подробности творческой жизни и быта классика, особенности его отношений с женой, детьми, друзьями, обществом, церковью, крестьянами.
Непросто жить рядом с великим человеком. Подкупает то, что автор не пытается стать на чью-то сторону. Беспристрастно описывая детали, он предоставляет право читателю самому осмыслить суть событий и сделать выводы.
Читая книгу, сопереживаешь и Льву Николаевичу, который не прекращает поисков истины, и жене (как «труженнице тыла») и всем, кто так или иначе прикоснулся или пропустил через себя это великое историческое явление. Думаю, что любой читатель найдёт здесь что-то важное для себя, повод для размышлений о сегодняшнем дне и своём жизненном выборе.
Думаю, что этого достаточно, чтобы захотелось прочитать книгу и составить собственное мнение.
У меня возникло желание перечитать всего Толстого, в т.ч. и его публицистику и съездить в Ясную Поляну, чтобы прикоснуться к его миру.
Прекрасным дополнением к эссе является стихотворное произведение.
"Исход" Коша Сергей Леонович http://www.stihi.ru/2012/12/02/1410
читая Павла Басинского "Лев Толстой.Бегство из рая"
Осенней поре ненастной
под стать и толстовский норов.
Зажегся в Поляне Ясной
свет преддорожных сборов.
Граф как пацан робеет:
«Не разбудите Софу».
Знает, его затея
выльется в катастрофу.
Всё обошлось. Карета
с доктором, саквояжем.
Завтра во всех газетах
будут судить: «Куда же?»
В ночь, в темноту, к народу,
к земскому пересуду.
В ноябрь и в непогоду,
на сквозняки, в простуду.
«Что граф сказал вояжем?»
«Толстой себя подытожил!»
Но главное – не «куда же»,
главное – «от кого же».
*
Ну, от жены, наверно.
Столько терпели, пОлно.
Может, от жизни ленной.
Может, от мысли вздорной.
Когда на пороге старость,
какая тут к черту «глыба»!
Что-то внутри сломалось,
и он из процесса выбыл.
В школьных учрежденьях
читают его с упорством.
А собственное убежденье,
что грех это, крючкотворство.
Последователи ученья –
прием их скорее вахта.
Помимо «непротивленья»
им бы немного такта.
Крестьяне идут с прошеньем,
студенты и гимназисты,
писатели с сочиненьем,
а то порой и бомбисты.
Всем им себя кусочек.
Тут не до самоедства.
Лишь жалобы между строчек
да подготовка бегства.
Что ни задумай – много!
Что ни реши – сомненья!
Ведь от себя такого
нет и вдали спасенья.
Да, от себя такого,
барина с антибарством,
сложного и простого,
не убежать в пространство.
Не излечить скитальством
душу, что одинока.
И просится постояльцем
тело в обитель Бога.
Туда после отлученья
путь не цветами услан.
И все же без объясненья.
В Пустынь? Конечно, в Пустынь!
*
Им повезло с вагоном,
дали второго класса.
Граф говорил с народом
и приобщался к массам.
Но все часы движенья
доктор был недоволен:
нужно ли то общенье, –
Лев Николаич болен.
Вот с кучером на пролётной
граф почти не общался.
Думал, как встретят в Оптиной.
Видимо, волновался.
Напрасно. Монах-паромщик,
гостинники, все любезны…
Откушали: каша, борщик.
И номер совсем не тесный.
Ночью спалось покойно.
Почти ничего не снилось.
Немного скрипела койка.
Встали, как прояснилось.
Вкус монастырской булки
на завтрак, чай с карамелью.
И граф уже на прогулке,
сегодня с конкретной целью.
У стен монастырских белых
есть маленький домик старца.
У графа к тому есть дело.
Надо бы повидаться.
Нынешний настоятель
слишком официозен.
Либо уж сам Создатель.
Либо старец Иосиф.
Тот, хоть и слаб, недугу
не даст святым духом править.
Им есть, что сказать друг другу,
да точки над «и» расставить.
Конечно, тревожить старца
неловко и даже стыдно.
«Вот если бы тут остаться!
Пожить. А там будет видно».
*
Граф прогулялся садом.
Тихим осенним утром
что-то витало рядом
и проникало внутрь.
Вспомнилось: утром летним
он мальчиком лет в двенадцать
бродил по дорожкам этим –
«Всё-таки, оставаться!
ПОлно уж! Помириться.
Постричься. Пахать до поту.
Вот только бы не молиться!
Бог милостив за работу».
*
И царь, и синод, и запад
покрестятся во спасение.
Все они очень ждали
этого примирения.
Спокойствие так возможно
в России и двух столицах!
Из «Искры», отнюдь не божьей,
пламя не разгорится.
Не встанут интеллигенты
под флагом багряно-красным.
А прочие элементы
без первых не так опасны.
В стране поутихнут страсти.
Помирятся Совесть с Богом.
Не будет потом у власти
ни рыжего, ни рябого.
Тома их бредовых истин
схоронят в комодах с молью.
И миллионы жизней
не будут питать их кровью.
Все станется по-другому
у будущих поколений.
Ну, подойди же к дому!
Ну, преклони колени!
*
И вдруг, не дойдя до двери,
граф начал ретироваться.
Вспомнилось, что по вере
всем нам должно воздаться.
У церкви же нет ответов
вопросам, казалось, детским:
«Зачем я живу на свете?
И что происходит, если…?
Вот если помру, родимый,
душа отлетает в выси.
Спорно, но объяснимо.
А что происходит с мыслью?
И что есть предназначенье?»
Тут он себе напомнил,
что совесть – его спасенье
от ветхой церковной догмы.
Согласен в вагон плацкартный
и на ночлег с клопами,
но только не на бездарный,
позорный союз с попами.
Когда разведен с женою
(с церковью, фигурально),
то дальше всё остальное
с нею не актуально.
Стало быть, на свиданье
к бывшей жене любовник?
Или же с покаяньем?
С посохом как паломник?
( Кстати, насчет супруги:
«Как там Софья Андревна?
Не наложила б руки!
Всё ж отписать, наверно».)
*
А из окна Иосиф,
видя его сомненья,
ждал, что оставит гордость,
войдёт на благословенье.
Он примет его, обнимет –
прощенье блудного сына.
Но самому окликнуть…
Тоже, увы, гордыня.
*
Монахи сошлись к парому.
Скорбные. Попрощаться.
Граф убежал из дому.
Теперь он бежит из братства.
Где-то над миром реет
призрак войны и бунта.
А здесь только тихий берег.
И русский печальный Будда.
В мире его деянья
чтут как венец творенья.
А здесь он без покаянья.
И тяжелы сомненья.
*
Но может быть мысли графа
не о судьбе народа.
О том, что не взял он шарфа -
а ветрено, непогода.
Доктор лекарство просит
принять, да и надо вроде…
И на исходе осень.
И жизнь уже на исходе.
Хрупкий ледок на лужах.
Голуби хохлят перья.
Верою он натружен.
«Прости, господи, за неверие».
Паромщик потянет тросом,
и ветер с воды сильнее.
Да, на исходе осень,
но жизни она длиннее.