(утонченно — прищуренный взгляд на творчество Осипа Мандельштама)
На фотографии НКВД О.Мандельштам после ареста.
Осип Мандельштам (1891-1938) начинал поэтическую карьеру как символист, последователь прежде всего П. Верлена и Ф. Сологуба, а также предтечи символистов — Ф. И. Тютчева. В конце 1912 г. вошёл в группу акмеистов. В акмеизме увидел, в первую очередь, апологию органического единения хаоса (природа) и жестко организованного космоса (архитектура) в противовес размытости и иррациональности символизма.
Дружбу с акмеистами (А. А. Ахматовой и Н. С. Гумилевым) считал одной из главных удач своей жизни. В 1911 году (из показаний брата) для того, чтобы облегчить поступление в Петербургский университет, Осип Мандельштам перешёл в лютеранскую веру, которой на самом деле пренебрегал и не практиковал:
"Эта ночь непоправима,
А у нас еще светло.
У ворот Иерусалима
Солнце черное взошло.
И над городом звенели
Голоса израильтян.
Я проснулся в колыбели -
Черным солнцем осиян..."
В ноябре 1933 г., на пике своего диссидентства и ненависти к существующему строю, он пишет злую антисталинскую эпиграмму «Мы живем под собою не чуя страны…», за которую его арестовывают и отправляют в ссылку (1934 — 1937). Наибольшая часть стихотворений, созданных в ссыльный период, отразила стремление поэта, сознание которого было бесповоротно деформировано арестом и болезнями, выругаться сполна, высказать свое последнее слово:
"Я ненавижу свет
Однообразных ЗВЕЗД.
Здравствуй, мой давний бред,—
Башни стрельчатый рост!
Будет и мой черед —
Чую размах крыла.
Так — но куда уйдет
Мысли живой стрела?
Или свой путь и СРОК
Я, исчерпав, вернусь:
Там — я любить не мог,
Здесь — сочинять боюсь..."
..."Я ненавижу свет однообразных ЗВЕЗД..." Понятно, что бдительным экспертам по истинно русской литературе и криминальной лингвистике не составило труда определить, какие именно звезды поэту нравятся, а какие нет. Отсидев положенное, в мае 1937 года поэт получил разрешение покинуть поселение. Но спустя год, за новые стихи "последнего слова", его арестовали вторично и отправили по этапу на Дальний Восток, где он и скончался от тифа в пересыльном лагере.
Осип Мандельштам в своем бунтарском творчестве сполна отдал должное эпохе, в которой жил. Правда, и эпоха в долгу не осталась. Шла ли речь о мужицкой смуте, космополитической революции или о лирической поэзии, Ося Мандельштам во всем был большой оригинал. Как вам, например, понравятся такие необычные строки?
"Умывался ночью на дворе —
Твердь сияла грубыми звездами.
Лунный луч, как соль на топоре,
Стынет кадка с полными краями.
На замок закрыты ворота,
И земля по совести сурова, —
Чище правды свежего холста
Вряд ли где отыщется основа".
Во дает жару Ося! "Умывался ночью на дворе"...Уже с первой строки стихотворения и сегодня остро ощущаешь драматизм сложной бытовой ситуации, в которой оказался автор, отбывающий очередной срок в местах не столь отдаленных — на поселении со всеми удобствами "на дворе".
Автор сразу же берет "быка за рога" и своим лирическим сарказмом больно наступает чиновникам из местного лагерного самоуправления на кровоточащую мозоль бытовой неустроенности российского крестьянства.
Слов нет, стихи, конечно, изумительные. По меркам 1937 года лет на пять лагерей тянут...В кабинетной тиши подвалов Лубянки, при тусклом свете настольной лампы, сквозь синеву папиросной дымки "Беломор-канала" утонченно-прищуренный взгляд гулагского цензора без труда разглядит особое мнение, что под лозунгом "Даешь революцию в русской поэтике!" от символизма Тютчева к акмеизму Цветаевой и Гумилева явно прослеживается диссидентское отношение автора к государственному строю, мелкая спекуляция на временных трудностях и бытовой неустроенности советского народа.
Разве это не подпевание пресловутой булгаковской доктрине "квартирного вопроса", который, якобы, "всех нас испортил"?
Нам, простым городским потребителям непомерно дорогих коммунальных услуг, эта проблема особенно близка и понятна. Тем более, в условиях затянувшейся реформы ЖКХ в стране, когда тут и там агенты Чубайса за систематическую неуплату коммунальных услуг вырубают газ, свет, горячую и холодную воду. Понятно, что в таких экстремальных условиях кому угодно приспичит "умываться ночью на дворе", когда "твердь сияет грубыми звездами"...
Или взять хотя бы эту, щемящую сердце и будоражащую неподготовленный ум гениальную своей корявостью фразу: "Лунный луч, как соль на топоре"...Вы только представьте себе: "Лунный луч, как соль на топоре"! Ничего себе сравнение. Если каждый пересыльный поэт позволит себе так фривольно выражаться, то нетрудно представить, какое непредсказуемое брожение умов начнется по стране в целом.
Итак, "Лунный луч, как соль на топоре"... Давайте-ка разберемся.
Во-первых, откуда там соли взяться? Уж не хочет ли автор этим сказать, что мотая срок на ураново-соляных копях, он лунный топор вместо кайла для добычи породы приладил? Сразу же естественным образом возникает подозрение: а не нарочно ли он топор солью измазал, чтобы ввести цензоров в заблуждение?
Честно говоря, критику не доводилось наблюдать топор при лунном свете. Правда, он и после сильного похмелья никогда не был. Но для чистоты эксперимента однажды специально полнолуния дождался, чтобы лунный луч вдоль и поперек лезвия топора как следует прошелся.
Оказалось — зря только всех соседей распугал, когда вышел с топором во двор, чтобы всё достоверно проверить. Во-первых, не нашлось на топоре даже и пол-крупинки соли. А во-вторых, утверждение "Лунный луч, как соль на топоре..." звучит достаточно смутно. Если не сказать больше: угрожающе бунтарски.
Невольно задумываешься, а не призывает ли автор этих строк, доведенный бытовой неустроенностью и экстремизмом Чубайских прислужников к смуте, к очередному русскому бунту — бессмысленному и беспощадному?
Поэтому понятно, что вовсе не случайно соль у автора просвечивается луной не на какой-то там допотопной средневековой косе или на ортодоксальных вилах — подручном инструменте крестьянских восстаний, не на самопальном лобзике или ржавой пиле, не на какой-то заурядной хозяйственной утвари сельского двора, а именно на орудии народного возмездия — ТОПОРЕ, на карающей, так сказать, "секир-башке".
Профессиональный взгляд художника на обнаженную лирику поэта сразу же обнаруживает скрытый подтекст в казалось бы безобидных, пленяющих своей искренностью и наивностью строках: "Лунный луч, как соль на топоре, стынет кадка с полными краями..." Но как бы не вуалировал автор истинный смысл сказанного, прекрасно понимаешь, что копает он глубоко. Как себе — могилу.
В легкой, художественно-лирической форме, поэт как бы сопереживает жертве, вероятно воочию описывая ритуал исполнения смертного приговора лагерным палачом на службе у сталинских сатрапов. Поэтому не только профессиональному художнику, но и простому читателю хватает ума и творческого воображения, чтобы понять, что на самом деле "стынет" вовсе не "кадка с полными краями во дворе", а "рюмка водки с полными краями" — во исполнение последнего желания бунтовщика перед его публичной гражданской казнью.
Лирическая обнаженность "поэзии топора" производит настолько сильное впечатление, что начинаешь сомневаться, а достаточно ли надежно "на замок закрыты ворота", коль скоро "земля по совести сурова?" От шока недоумения, как бы в предчувствии очередной кровавой смуты, начинает одолевать бессонница.
В мучительных раздумьях о том, как бы получше обналичить недвижимость и подальше припрятать наличные активы в заграничный офшор, начинаешь просто таять на глазах. Таким образом, чудом воображения, чудом сочетания этих, казалось бы не сочетающихся слов, автор стихотворения насквозь пронизывает нас тревогой не только за свою собственную шкуру, за здоровье всех состоятельных соотечественников, но и за благополучную жизнь олигархов.
Бессонными ночами одним начинает являться кровавый образ Ивана Грозного, посохом убивающего несговорчивых оппонентов, когда была "земля по совести сурова" и за какую-то ничтожную щепотку Старорусской соли под топорами опричников народ кровью "умывался на дворе".
Другим навязчиво является образ крестьянского мужика Петровича в ушанке и ватнике, которого в эпоху нэповского угара вызвали в сельсовет на допрос. Куда, мол, сволочь, муку от советской власти спрятал? Язык у Петровича "коммуняки", конечно, вырвали. Поэтому Петрович героически не обронил ни слова.
Вот и пришел он из сельсовета хмурый, с лицом окровавленным, неугодливым, прошелся по скотному двору, зачем-то вытащил торчащий в корневище топор, поиграл им, перебросил с руки на руку и потом почему-то ударил по кадке с дождевою водой. И хотя потекла не кровь людская, а водица, но все равно на душе как бы полегчало.
Третьим начинает мерещиться "убивец" Раскольников из "Преступление и наказание", с его залитым не то кровью, не то лунным светом топором, спрятанным не то под полой, не то топорищем за голенище — аккурат в тот самый момент, когда лунный луч побежит из окна по полу и край комода перегородит его и луч станет как бы лунной тенью приправленного поваренной солью топора. Жуткая картина.
Спору нет, это необычные стихи, пример удивительной деградации здравого смысла от акмеистического, рационального, к иррациональному, трагическому, к поэтике сложнейших, почти бессмысленных галлюцинаций, от которых даже у обычных людей, при наличии стойких нарушений в состоянии центральной нервной системы и соответствующего творческого воображения, мурашки бегают по коже: "Лунный луч, как соль на топоре..."
От пережитого потрясения начинаешь понимать, что ты где-то про соль уже слышал и губы сами собой начинают насвистывать известный эстрадный мотив на слова набившего оскомину шлягера В.Добрынина:
"Не сыпь мне соль на рану,
не говори навзрыд,
Не сыпь мне соль на рану —
она и так болит..."
В результате, даже у простого, не слишком начитанного читателя, начинает болеть не только отдельная рана организма, но и душа в целом. Ведь культурному человеку она на то и дана, чтобы болела.
Миссия хорошего человека — врать, не мешать и соглашаться. Циник — плохой человек. Циник — это негодяй, который вслух произносит то, о чём хорошие люди думают молча.
Парадокс феномена культуры в том и состоит, что при упоминании слова "культура" на протяжении всей истории человечества одна рука тянется к кобуре, а другая - хватается за перо и лихорадочно строчит в ответ на "криминально-уголовную лирику" такие же необычные стихи:
"Облетают листья на дворе,
треснет ветка, оборвется жила.
Но твержу, как прежде на заре:
"Лунный луч, как кровь на топоре".
Эко ночь меня приворожила!
Что земля сурова и проста,
Что теплы кровавые рогожи,
И о тайне чистого листа,
И о правде свежего холста
Я, быть может, догадался тоже.
Но когда проснешься на заре,
Вспомнится — и сразу нет покоя:
"Лунный луч, как соль на топоре".
Это ж надо, Господи, такое! "