Юрию Никулину
Стирает время посох пилигрима,
Незримо подгоняя шар земной,
Чуть отражаясь в зеркале без грима,
Смеётся старый клоун над собой.
Сегодня на афише бенефиса
Всего одна заезжая звезда,
Не тенор, не сатирик, не актриса,
Не фокусник, крадущий поезда.
Сегодня клоун, старый добрый клоун
Украсит вечер, если повезёт,
Сердца зевак, согрев комичным шоу,
Печаль примерив задом наперёд.
В гримёрке тихо, словно перед боем,
Парик, как каска, грим, как будто кровь.
Траншеи памяти тревожным воем
Звонок, как мессер накрывает вновь.
И вот уже встаёт с колен пехота
Бессмертного до времени полка,
Рифмованные строки пулемёта,
Перемежая криками УРА!
Какая же неведомая сила,
Вела тебя вперёд смертям назло?!
Смоленская ль, Никулинская жила,
Победу превращая в ремесло.
Прожектор, занавес, начало шоу!
Фанфары, дробь, аплодисменты, туш,
Вновь на арене ваш любимый клоун ...
Вы, извините, что поплыла тушь.
Из воспоминаний Юрия Никулина о войне ...
На юго-восток от Мги, среди лесов и болот затерялся маленький полустанок Погостье. Несколько домиков на берегу черной от торфа речки, кустарники, заросли берез, ольхи и бесконечные болота. Пассажиры идущих мимо поездов даже и не думают поглядеть в окно, проезжая через это забытое Богом место. Не знали о нем до войны, не знают и сейчас. А между тем здесь происходила одна из кровопролитнейших битв Ленинградского фронта. В военном дневнике начальника штаба сухопутных войск Германии это место постоянно упоминается в период с декабря 1941 по май 1942 года, да и позже, до января 1944. Упоминается как горячая точка, где сложилась опасная военная ситуация. Дело в том, что полустанок Погостье был исходным пунктом при попытке снять блокаду Ленинграда. Здесь начиналась так называемая Любаньская операция. Наши войска (54-я армия) должны были прорвать фронт, продвинуться до станции Любань на железной дороге Ленинград — Москва и соединиться там со 2-й ударной армией, наступавшей от Мясного Бора на Волхове. Таким образом, немецкая группировка под Ленинградом расчленялась и уничтожалась с последующим снятием блокады. Известно, что из этого замысла получилось. 2-я ударная армия попала в окружение и была сама частично уничтожена, частично пленена вместе с ее командующим, генералом Власовым, а 54-я, после трехмесячных жесточайших боев, залив кровью Погостье и его окрестности, прорвалась километров на двадцать вперед. Ее полки немного не дошли до Любани, но в очередной раз потеряв почти весь свой состав, надолго застряли в диких лесах и болотах ...
Легко писать это, когда прошли годы, когда затянулись воронки в Погостье, когда почти все забыли эту маленькую станцию. И уже притупились тоска и отчаяние, которые пришлось тогда пережить. Представить это отчаяние невозможно, и поймет его лишь тот, кто сам на себе испытал необходимость просто встать и идти умирать. Не кто-нибудь другой, а именно ты, и не когда-нибудь, а сейчас, сию минуту, ты должен идти в огонь, где в лучшем случае тебя легко ранит, а в худшем — либо оторвет челюсть, либо разворотит живот, либо выбьет глаза, либо снесет череп. Именно тебе, хотя тебе так хочется жить! Тебе, у которого было столько надежд. Тебе, который еще и не жил, еще ничего не видел. Тебе, у которого все впереди, когда тебе всего семнадцать! Ты должен быть готов умереть не только сейчас, но и постоянно. Сегодня тебе повезло, смерть прошла мимо. Но завтра опять надо атаковать. Опять надо умирать, и не геройски, а без помпы, без оркестра и речей, в грязи, в смраде. И смерти твоей никто не заметит: ляжешь в большой штабель трупов у железной дороги и сгниешь, забытый всеми в липкой жиже погостьинских болот.