Услышал Багдад и веселье и смех.
Пускай веселятся, какой же тут грех?!
Вернулся защитник, вернулся судья.
Мы знаем, как было, а время свой бег
Замедлить не хочет, вприпрыжку бежит
И нитью Судьбы каждый к слову пришит.
Назавтра гостей город к празднику звал.
Калиф Мимитеху невестой назвал.
На свадьбе на царской гулял халифат,
И с речью сам царь пред гостями вставал.
Недолго калиф за столом говорил,
Но долгие взоры невесте дарил.
Тут много различных звучало речей -
Кто мудростью мёл, кто остротой сорил.
Но только визирь всё молчал до поры,
И пот проступивший на лбу от жары
Платком утирал. Не любил он пиры,
Ждал ветра весеннего с северных гор.
И тайная дума туманила взор
Соратника царского. Он же сидел
И чувством своим безраздельно владел.
Вдруг встал и отставил столовый прибор,
И имя добытое рёк: "Вонамор!
И вздрогнули гости от слова его
Но всё-же не вспомнил никто ничего!
Визирь: "Это слово припомни, народ!
В веках бережётся им царственный род!
В том слове до срока скрываться мечу.
Теперь о мече говорить я хочу.
Меч-истины - будет названье клинку,
Пока же "Идущим" его нареку.
Из тайных шнуров этот меч состоит
Вы спросите: "Кто это нам говорит?"-
Скажу: не визирь перед вами стоит,
Мансуром все знали меня, а сейчас
Поведаю, что я обманывал вас".
Тут роем пчелиным народ загудел;
Калиф Мохамад удивлённо глядел -
Не знал, что и думать и как дальше быть,
А люд за столом беспрестанно галдел.
Здесь царь возмущенье рукою пресёк,
Но тлел подозрений глухих уголёк
В измене. Изменщиков гонят в Сибирь,
А впрочем, все ждали, что скажет визирь.
Ещё по устам ропот тихий бежал,
Мансур был спокоен и речь продолжал:
"Скажу о минувшем, был друг у меня,
И каждый из нас был царём и стяжал
Ту власть, что Аллахом даётся одним,
От века мы данное Богом храним.
Ценил друг мой дружбу превыше всего
Мубараком звали по миру его.
Из общего корня мы роды вели,
И, словно сады, наши царства цвели.
Был сын у него, я воспитывал дочь,
Судьба берегла нас, несчастия прочь
Бежали подальше от наших домов.
Но кончился день, и нагрянула ночь.
Так, минуло время небесных даров
И в царстве моём час настал для воров.
Завёлся в стране злой волшебник и маг,
От власти меня отстранил божий враг.
Меня перед тем маг дурил колдовством,
Чуть зятем не стал, захотел сватовством
Позиции в царстве свои укрепить,
Жениться на дочке, меня же убить.
Маг звался Кашнуром, пришёл с дальних гор,
Дела и хозяйство он бросил в разор.
Тогда говорили о нём старики:
-Да это ведь сын вертикальной реки-.
И вот я изгой, и бежал за моря,
И другом спасён, колдуну вопреки.
Мубарак-калиф - тем спасителем стал,
Пред Мороком ада преградою встал,
В своём халифате укрыл беглеца
Под маской второго в державе лица.
Визирем Мубарак назначил меня,
Дал имя Мансур, меч, доспехи, коня.
В деснице его я был острым клинком.
В то время спокойного не было дня:
Везде по границе копились враги,
И не было ночи, чтоб их сапоги
Нарушить не смели граничный предел.
Тогда я не спал, в оба ока глядел.
То горец-волшебник вёл дело к войне,
А сила его с нашей шла наравне.
И вот началось, враг вошёл в халифат.
У дальней заставы верхом на коне,
Мубарак последнюю битву встречал.
Ты помнишь, мой царь?" Тот сидел и молчал.
Дым прошлого ел Мохамаду глаза,
На царской реснице нависла слеза.
Мансур ясным взором глядел чрез года:
"Ты помнишь, сынок, как мы бились тогда?
Ты помнишь? Усталость и раны презрев,
Мубарак бросался в атаку, как лев.
Врага не пустили мы в землю свою
И вот перед вами теперь я стою!
А друг мой Мубарак на век замолчал,
За Родину павший в смертельном бою".
"Я помню..."- как эхо, калиф отвечал
И голос его, троекратно звучал:
"Я помню отца на гнедом жеребце,
В деснице клинок, царь во вражьем кольце.
Волшебник, упёршись в отца копиём
Стальную броню проверяет на нём.
Плененье царя, ты, учитель, пресёк
И вражье кольцо на две части рассёк.
Тогда обратился отец к колдуну:
-Довольно ходить нам волной на волну,
Два главных бойца этот спор разрешат.
Их кровь допьяна пусть напоит войну.
Вот Зло и Добро поединок ведут,
Всевышний над Злом учиняет свой суд.
Златою петлёй пойман Ада царёк,
Отец мой поганца на траву повлёк.
Ударившись оземь, волшебник исчез.
С гнедого отец не без помощи слез.
Оставил Кашнур смертный яд на мече
И лёгкая рана на левом плече
Отцу лишь до ночи позволила жить,
О нём остаётся теперь лишь тужить.
А всё же Аллах дал уйти колдуну
И слухи о том проникали в страну".
"Но это не всё...!"- вдруг визирь продолжал,
За словом ладонь осторожно разжал -
Лежал на руке необычный шнурок,
Холодным сиянием часто дрожал
В прозрачном шнуре золотой огонёк.
"Ах, что там , Мансур?"- Мохамад вопросил.
"Да шнур, что отец твой на шее носил",-
Ответил визирь и знак власти отца
Сложил перед сыном в четыре кольца.
Визирь как учитель теперь говорил
И словом над прошлым не близким парил:
"Мубарак-калиф как-то мне рассказал,
Аллах мол, шнуры тайно в косу связал,
Потом расплела эту косу Судьба,
И ветер шнуры по земле разбросал.
Спаситель мой мне их найти завещал
И в дивные свойства шнуров посвящал.
И вот что мне вещий Мубарак предрёк,
Когда новым именем друга нарёк:
-Ты будешь Мансуром до той лишь поры,
Покуда не сыщешь все божьи шнуры;
Найдёшь для того, чтобы в косу им лечь,
И вынешь из ножен ты Истину-меч,
Который "Идущим" до новых времён
Судьба обещала в шнурах приберечь.
Так сбудется сон, что дарил мне Аллах
И зло навсегда будет сточено в прах.
И вот, что ещё царь сказал о шнурах:
-Шнур первый пропитанный ложью царей
Кашнур в бороде заплетает своей.
На шнур человек только миг поглядит,
И разум его ложь видений мутит.
Тогда человек у Кашнура в рабах,
А раб речь хозяйскую держит в устах,
Под гнётом Кашнура живёт человек,
Поступки его контролирует страх.
Шнур с номером два носят только цари,
Он высвечен золотом власти внутри.
Мой дед им владел, народившись царём.
Я помню отца, тот же шнур и на нём
Заметили люди. Теперь посуди:
Похожий ношу у себя на груди.
Но царский ли он? Я не знаю ответ.
На эту загадку пролить нужно свет.
И ты, мой визирь, ключ разгадки найдёшь
И все три шнура в руки девы вернёшь.
Но это случится, Мансур, не теперь.
Вначале откроется Истины дверь,
Затем провернётся ключ в русском замке,
В тот миг оживёт на твоём языке
Священное слово индейки-Судьбы
И явится смысл ярлыка и басмы.
Тогда обозришь ты до Истины Путь
И вскроешь шнуров сокровенную суть.
Теперь о последнем шнуре расскажу -
О нём я по тёмным легендам сужу.
А шнур этот есть самый тайный из трёх,
Таким, до поры, обладал только Бог.
Пусть с виду - ну самый обычный шнурок,
Но им запечатан пророческий слог.
-Так мне говорил мой спаситель и друг,
За двери спровадив придворных, и слуг".
Невесте царя при речённых словах
Догадку представил Всевышний Аллах.
Но нет, быть не может! И что же луна?
Так вот, что пророчила с неба она!
Ужели визирь - ею чтимый отец,
И кончились муки её наконец?!
Ах! Мысль эта голову деве кружит.
Царевна не верит, ошибки бежит,
А сердце в предчувствии встречи дрожит.
И шнур, и табак волшебства в коробке
Принцесса когда-то держала в руке,
Шнуром шнуровала посланье-письмо,
Сургуч стал замком, это было клеймо.
Рисунок клейма составлял тот же шнур,
Им выложен был виноградный ажур,
Несла виноград молодая лоза,
Возделал её виноградарь Ашшур.
Шнурок с коробком Миме мать отдала.
Когда завершила земные дела,
Сказала: "Тебе, дочь, не быть сиротой,
На память держи этот шнур непростой,
Его тонких нитей мудрёная вязь -
Меж нами проложит надёжную связь.
Найдёшь в коробке ты не чай и не мак,-
Содержится в нём хитроумный табак,
Его назначенье узнаешь потом",-
Прощаясь, сказала мать дочери так.
У Миме волшебник отнял коробок,
А с ним и письмо, и волшебный шнурок.
Колдун был не в силах ярлык понимать,
Хранила пророчество мудрая мать.
О, друг мой, тебе эту повесть дарю,
В ней Тайна великая словом горит,
О том каждым словом тебе говорю
Письмо же и короб пусть будут царю.
"И вот он итог, - просвещает Мансур.
-Шнуром власти царской волшебник Кашнур
Рукою Мубарака стянут с седла,
К другому шнуру нас Судьба привела
И ложь, что давал этот тоненький шнур.
На нём удавился царь Ада Кашнур".
За словом таким витязь правды открыл
Вторую ладонь, где притворно застыл
Лжешнур, что берёг до поры подлеца.
Его составляли три тонких кольца.
Визирь быстро служку рукою манит,
Сейчас принести что-то, тихо велит.
Слуга обернулся, несёт коробок
И свет коробка на округу пролит.
И тут же письмо и пророков завет.
Шнурок в коробок через крышку продет;
Сургуч вещий слог охраняет в письме,
Там русские буквы сложились в куплет.
Бог витязя речь к завершенью привёл.
Мансур длинным взором всю свадьбу обвёл
И Истину Божью устами держал
И людям теперь уваженье внушал.
О, ветра дождавшийся, ты ли сейчас
Незримую дверь отворишь и для нас?!
Визирь осторожно берёт коробок,
И тянет с него драгоценный шнурок,
Кладёт пред невестой и вновь говорит,
И слово его, как светильник горит:
"Лежат перед нами вот эти шнуры,
Единого Бога Святые Дары.
О, дочка, тебе заплетать их в косу
И мужу дарить и любовь, и красу.
Лист Дуба теперь обретёт свой народ.
А, всё-же, индейцы не носят бород!"
И тут же слагает вождь с белой главы
Постылые руны чужой бороды.
Счастливых детей обнимает отец
И царской рукою семейный венец,
Любя, возлагает на зятя и дочь.
Из глаза отцовского катится прочь
Слеза и в тарелку Мансуру летит.
В глазу не держаться ей счастье велит.
И свадьба шепталась, на чудо дивясь,
Когда заплеталась невестою вязь.
Не так было в прошлом, но так будет впредь.
И слава тех дел затрубила не в медь:
Из чистого золота звуки вела,
А Миме косу в три шнура заплела.
Что следом явилось, теперь умолчу.
На этом, мой друг, я прерваться хочу.
Царь кончил рассказ, поглядел на меня.
Казался пернатый мне сгустком огня.
Не знаю, зачем он мне Букву дарил,
Явился во сне и один говорил.
Когда птичья речь приближалась к концу,
Царь снова крылом знак "молчать" сотворил.
Перо белым пламенем пальцы мне жгло,
Мне было не больно, мне было тепло.
"Не бойся огня, ты ведь капля с пера,
А сон, что ты видишь, песком был вчера".
-Так странно меня этот царь ободрял.
Теперь он на пепле горячем стоял.
Но думать возможно ли нам запретить?
И стал я рассказ здравой мыслью судить.
"Не верю, о царь, что ты здесь говорил,
-Рассказчика мысленно я укорил.
-Занятная повесть, но быть не могло,
Чтоб вдруг человек превратился в стекло.
Табак, может быть, и туманил башку,
Но всё остальное... Хватил ты лишку!
И древность не знает подобных чудес..."
Я гирею фразы наращивал вес
Своих аргументов. Уже ликовал
И пух самомненья взбивал до небес.
Но мой собеседник на то промолчал,
Крылом золотым чуть приметно качал.
Царь мысли мои, будто книгу, читал
Я дар этот царский весьма почитал.
Он правый кулак мой дыханьем раскрыл,
И что-то в него тайным словом вложил.
Вдруг, с громом и молнией, сгинул в ночи,
Лишь пламень вихрился от царственных крыл.
Дрожащие пальцы я еле разжал -
Кружок сургуча на ладони лежал,
Басмою отлитый сургучный кусок,
По краю шнурком пробежал поясок,
А в центре клейма - на лозе виноград,
Ашшур - виноградарь хранит этот сад.
Печать я другой стороной повернул,
Там, стрелкой шифрованный текст, проблеснул.
"Так было?"- неведомый голос спросил,
"Так будет!"- сургуч русским словом гласил.
Печать я свободной рукою держал,
А рядом, в трёх стопках, текст сказки лежал.
Всё было, как огненный царь предсказал,
Песок сном недавним по строчкам бежал.
А времени было четыре часа,
И близкий рассвет багрянил небеса,
В которых птиц огненных мыслился клин,
И жизнью звучали тех птиц голоса.
И царь их кружил в синеве надо мной,
Но взгляд мой на образ его стал иной.
Я ранее мнил, что царь мира не он;
Сидеть птице негде: отсутствует трон.
Но вижу теперь, это Царь, а не сон,
И носит он прозвище -
КВАТ ТЕРНИОН