Крошечным пятнистым арлекином
По слюне мастифа, да с мастихином
Я взбиралась во сне из последних сил.
Возможно, потому, что ночью заморосил
Дождик, заговорил на голубином,
На утином наречии. Воскресил
Сны мои, картины из дальнего далека...
Месяц зацепился за алую жесть маяка.
Друг мой, Мельес, крути свою киноплёнку,
Покажи моему внутреннему ребёнку,
Что случается, когда затекает рука.
А за ней и плечо, и подушка, и простыня — вдогонку.
Астрономы надувают щёки,
Выпуская пузыри из космической щётки.
Вот и весна. И кожа саднит, как раньше,
Когда ни в теле, ни в мыслях не было фальши.
И зелёная карета несётся по девичьей чёлке.
Кони косят, почуяв, что едут по великанше.
Каждую ночь меняю свои размеры и вид.
Во мне устроился кто-то, кто ведает, что творит.
Кто ты? Алиса? Мозг? Или же демон?
Лучше не трогать. Кто знает, из чего он сделан.
Щекочет мне веки. Во рту у меня искрит.
Может, утопит меня в чашке, размажет по стенам.
Мягкий пёс лижет мраморное плечо.
Жить в апреле становится горячо.
Капли тянутся по брусчатке и рвутся.
Предрассветный Арбат похож на потёртое блюдце.
По нему ползёт оживший шпионский жучок.
Голенища его и усы, и брови смеются.
Раз-два-три, раз, - вальса как не бывало.
Заворачиваюсь потуже в своё одеяло.
Сплю — глубоко и влажно. Дождик висит на шпиле.
Тишина в эфире, нас почти утопили.
Башмачки - снова в дым. Я вернулась с последнего бала.
Здесь меня любят. Но и там меня тоже любили.