Меня три года по ночам мулла кораном бил.
Я потерял покой и сон, на костылях ходил,
а по утрам вертел ему парчовую чалму.
Он не кормил меня пять лет, зато учил уму:
так заставлял меня долбить молитвы восемь лет,
что проклял я чужой Стамбул и весь небелый свет.
На костылях я хлеб просил у турок слёзы лья.
Молва шипела в спину мне как подлая змея.
Однажды ночью я уполз взяв пару костылей,
коран и пухлый кошелёк, где не было рублей.
Посольство приняло меня когда настал рассвет.
Я двадцать лет почти за так зубрил второй завет.
Меня кормили кашей там, где пахло коньяком.
Среди своих я был почти, но в общем дураком,
просил в Россию отвезти хоть в чемодане, но
они качали головой: тебе не суждено.
В трусах берёг я кошелёк с валютой ФРС,
и у судьбы молил мясца, «Столичной» и чудес.
Она явила мне одно: я вырвался живой,
но с повреждённой навсегда распухшей головой...
Меня сто лет по кабакам Омар Хайям водил.
Я изучал персидский мат, на костылях ходил.