В селе Григорове, отважны и лихи,
Горланят гордые цветные петухи,
И звуки комкая, вразбивку, на скаку,
Трезвонят громкое свое «кукареку».
А рядом курицы и выводки цыплят
По мокрой улице привычно семенят.
Где память русская и темная вода,
Тропинка узкая петляет у пруда
И поднимается, летит на высоту,
Где обнимается черемуха в цвету
С двумя березами, где ветер бунтовской,
Где старец бронзовый с поднятою рукой.
Тропинка узкая, зеленый косогор.
О память русская! Какой в тебе простор!
О тьма поморская, сквозная кутерьма,
Мгла пустозерская, хрустальная зима!
Что лед нетающий и пухлый снегопад!
Огонь пылающий страшнее во сто крат.
Пространство ширится, колеблется, парит,
Смола пузырится, сосновый сруб горит.
Шипит владыка на тишайшего царя.
На козни Никона он гневался не зря.
На ложь подкожную, на патриаршью ложь,
Восстав с острожных усмирительных рогож,
Мир осенив двуперстием своим.
«Горим, Петрович?» «Марковна, горим!»