Тюремный поезд, зло в движенье,
Меня уносит, в ночь стуча.
…Приговорён был к заключенью
Я в день рожденья Ильича.
Какие радостные беды!
Сплошные праздники страны!
Теперь отправлен в день Победы
В концлагерь я, где все равны!
У всех одни и те же пайки,
Тяжёлый труд, как смертный грех,
Одни и те ж у всех фуфайки,
Лишь сроки разные у всех.
Вот получил бедняга Редин
Пять лет… Два с половиной – я.
Судом у каждого отъеден
Кусок живого бытия.
Но мой кусок, он меньше вдвое…
Неужто злостный аноним
Творит для власти зло двойное,
Мы ж с Музой зло одно творим?
Откуда мог я ждать ответа?
Был Бог в те годы запрещён.
Но лишь вчера из интернета
Узнал, что срок тот сокращён
Был вдвое Редину. Сурово
Уже не действовал закон
Для тех, кто обличал Хрущёва
(Как раз тогда он был смещён!).
Спасибо месяцу апрелю:
В апреле оба вышли мы,
Но Редин раньше на неделю,
Чем я, покинул тьму тюрьмы.
Сидел он в лагере соседнем,
О нём не знал я ничего.
О жизни и о дне последнем
Его не спросишь никого.
Но анонимщиком опасным
(Сказать я чуть не позабыл!)
В стране, где было всё прекрасным,
Не одиночкою он был.
В психушке было лиц немало,
Скрывавших авторство своё,
И власть за скромность их карала
И очернение её.
Какие бы постигли беды –
Подумать страшно! – нашу власть,
Когда бы не почерковеды!
Они ей не давали пасть.
Ведь анонимщики в те годы,
Развив свою лихую прыть,
Лишили б партию свободы
Учить народ её любить.
А так прозаик безымянный,
Эпистолярный жанр избрав,
Писал недолго: гость незваный,
Его по имени назвав,
Известным делал это имя
Среди читателей в ЧК,
И после встреч радушных с ними
Тот званье получал «з/к».
Да, славы глас не злат, а меден,
Он тяжко многим прозвучал.
Что’ ветеран обычный Редин!
Изобличён был генерал
В изготовленье анонимок,
В которых партию клеймил!
И в положенье невидимок
Довольно долго он ходил.
Был чист, и никакого груза
Грехов не числилось за ним,
Герой Советского Союза,
В боях, как бог, непобедим.
Грудь в орденах, почти что молод,
И взгляд по-русски добр и чист,
Танкист, громил врага, как молот,
И неподдельный коммунист.
В лице ни тени глупой власти,
Рот не настроен на приказ,
Его – все танковые части
На целый Северный Кавказ.
Я только в годы перестройки
Узнал о нём, узнал о том,
Что он не только в битвах стойкий,
Он в мирной жизни был бойцом.
Узнал я, он в Новочеркасске
Остановил всех танков ход –
Через броню их без опаски
Рабочий перелез народ.
Стоять танкистам, как преграда,
Там, на мосту, он приказал,
Но ни патрона, ни снаряда
Взять не позволил генерал.
Стояли танки без движенья,
Знать, защищая словом жизнь,
Он не «Остановись, мгновенье!»
Сказал, а «Смерть, остановись!»
Но Смерть была всё ближе, ближе…
Звонит Командующий: «В бой!»,
Но генерал в ответ: «Не вижу
Противника перед собой».
Командующий Плиев оком
Орла жестокого повёл…
Герой, но созданный Востоком,
Был с виду даже в счастье зол.
Приказ давить детей, старушек
И в баб стрелять, и в мужиков
Из пулемётов и из пушек ¬–
Теперь мы знаем – дал Хрущёв…
И у горкома автоматы
Послушно срезали людей…
Так вот кто главный был проклятый
Злодей – пузатый лиходей!
Что ж до танкиста-генерала,
Известно: Шапошников он,
Матвей Кузьмич. Но как так стало,
Что, как границу, смяв закон,
Он, словно в танке – рать фашистов,
«Родную власть» атаковал?
Он многим людям, чист, неистов,
Убой народа описал.
Писал рабочим и студентам,
Учёным докторам писал,
Учителям, врачам, доцентам,
Чем власть преступно подрывал.
Но дождалась она победы,
Всегда победна наша власть!
Нашли того почерковеды,
Кто должен в битве с нею пасть.
Хоть на расстрел «гуманный» Сталин
Трёх лучших маршалов послал,
Танкиста всё ж судить не стали:
Никак герой и генерал!
За двадцать лет до коммунизма
(Хрущёв: «При нём мы будем жить!)
Им не хватило «гуманизма»,
Чтобы героя посадить.
Но побывал он в той психушке,
Где «некогда блистал и я»,
И, так как танки – не игрушки,
А важный фактор бытия,
Был генерал в запас уволен
И изгнан из КПСС,
Зато он, как орёл, стал волен,
В согласье с волею небес.
12 апреля, 6 июля 2018 г.,
Москва
Продолжение – Глава девятая. Китаец. http://stihi.ru/2009/11/12/2540