Сегодня в парке чье-то лицо вдруг напомнило мне об одном другом, а затем - веренице мелочей из жизни.
Когда я училась в школе, каждый день приходилось миновать переход через железную дорогу - туда и обратно, утром и днем. В классе восьмом или девятом в переходе появился подросток-кореец, раздающий рекламки какой-то пиццы. Возможно, из-за моей привычки не краснеть, не заикаться, не обливаться потом, а улыбаться в неподобающих случаях (это действительно было серьезной проблемой - совсем не хотелось смеяться во время собственного доклада или усмехаться на увязавшегося дворника), а может быть по какой-то другой причине каждая встреча с корейцем превращалась в небольшое представление: завидев друг друга издалека, мы расплывались в улыбках, причем лицо корейца от раза к разу выражало все большее обожание, будто сейчас он воспарит в небесах, затем я брала у него рекламку, бросала ее в ближайшую урну и шла дальше, чтобы пересечься с корейцем уже на обратном пути.
Кореец ничуть не смущался тем, что рекламка сразу же выбрасывалась, это было чем-то в порядке вещей, и каждый день наше взаимное ликование лишь набирало новые обороты.
Было только одно но: в те дни, когда настроение совсем никуда не годилось, мне почему-то до тошноты не хотелось встречаться со стоящим в переходе олицетворением приветливости. Может быть, потому что я не способна была бы быть искренней.
Обходной путь был раза в три дольше и пролегал по мосту с автомобильной дорогой, но я упорно предпочитала идти по нему. Иногда мне приходилось возвращаться по мосту несколько дней подряд, и только вид валяющихся во всех мусорках рекламок пресловутой пиццы напоминал о знакомом.
Как-то, когда кореец уже исчез, я снова стояла но мосту и почему-то о нем вспомнила. Это был уже другой мост - в центре Москвы, около Кремля, где я как-то гуляла в классе десятом школы. Был вечер, я дошла до середины моста и тут вдруг каким-то боком мне пришло в голову, что именно на середине моста было бы неплохо изменить свою жизнь.
Я остановилась, прислонилась к ограждению (внизу была вода), достала листок и начала писать какую-то декларацию, состоящую из рубленых предложений в настоящем времени.
Неожиданно мне пришло в голову, что все, что я пишу, очень напоминает предсмертную записку и если я сейчас вывалюсь вниз в реку, все, конечно же, со слезами, падающими на лупу, начнут анализировать написанное. Классная непременно решит, что причина моего самоубийства - она, ибо в тот день мы как раз выясняли, почему на все предметы у меня только одна тетрадь в 48 листов, исписанная за пол года наполовину, и почему я прихожу в школу когда хочу.
Мысль о классной была особенно неприятной.
Я посмеялась над собой и выкинула листок в ближайшую урну.
И как раз в этот момент я вспомнила, как выбрасывала в урну рекламки. Реклама другой жизни, принятая только из благожелательности и ставшая символом каждодневного ожидания улыбки. Я как-то пыталась обойти корейца по мосту, а здесь он все-таки настиг меня, невидимый, и снова всучил мне не то сказку, не то пиццу, впрочем, какая разница, суть только в том, что бросить ее в урну - что-то само собой разумеющееся, будто ее и не было, ведь завтра все повторится, и этот завтрашний лист будет встречен с еще большим необъяснимым ликованием, наигранным или ненаигранным, как от него не беги.