Смакуя снег и облака,
И хлопок — даже просто вату,
Белила оттолкнёт рука
Во имя спелого кумквата.
Шафран и кадмий — вот словарь! —
Индиго, кобальт благородный...
На чёрном рынке отоварь
Талон на хлеб, на гнев народный.
Какого б цвета ни был он —
Прекрасно исправляет белый,
Которым крыт любой plafond,
Исправно вымазанный мелом.
Но, белый — лучшая из сцен,
Пусть очень непрактичен в носке.
Пятнают фон больничных стен
Поэтов памятные доски.
Снег оттеняет наш предмет,
Как воздух оттеняет время.
Во всеоружии ракет
Мир носит тягостное бремя,
Недопоставленный вопрос,
Висящий небе парадоксом.
Когда по пояс в землю врос,
Мин херц, не обойдёшься боксом.
Забудь базарную молву.
Припомни истинное слово,
Пока сэнсэи Ли и Ву
Осознают размер улова.
Закат Европы — наш Восход.
Но между — белая пустыня.
И вечный шёпот: «О, Майн Готт,
Мы все простынем тут и сгинем...»
Нет, нам не избежать белил.
Свинцовых — раз.
И два — из цинка.
Их от души нам в души влил
Верховный Генеральный Инка.
Майдан-вокзал да сход-развал —
Народам выбор предоставлен.
К чернилам белый лист воззвал.
Чернильницами был прославлен
Тот невеликий демократ,
Что вечно всеми недоволен
И молчаливее стократ —
Пустой внутри великий воин.
Бумажный кончился запас.
Но белый выведен неточно.
И никого пока не спас.
Не стал покровом непорочным.
Готов слинять, как зимний день,
Открыв пути зияньям ночи.
А в них —
Сквозь бред и дребедень
Нам прямо в зенки
Смотрят очи.