Письма брату в солнечную провинцию
***
Здесь столько дев,
что из ресниц их можно сделать ночь.
Но вот беда - любви из них не сделать
уже, как раньше.
Раньше было просто.
Но стало проще.
Проще. Кто мог знать.
***
А сколько окон, брат,
ты не поверишь!
Но вот беда - ни радости, ни чести,
ни зова - ни снаружи, ни внутри.
Сиди на месте.
Или ляг, замри.
***
Здесь столько листьев,
Столько голых веток
и снега - в перспективе.
Ну и что?
Кати себе туда, куда катил,
Меняя шины, стёкла и бензин,
Туда-сюда, туда-сюда,
И не взыщи.
***
А сколько денег, брат,
ты не поверишь,
И все они летают, да, летают!
Но где-то выше.
Их не сбить из помпы
В сезон охоты...
***
Здесь много ветра,
Он приходит с моря.
Он беспощаден,
Юрок, вездесущ.
И утешителен в итоге,
Оттого что
Уносит всё -
А, значит, обещает.
Поверь, попробуй,
Дальний, дальний брат.
Место
Ночь разевает пасть зарёй.
Прокашливается первым автобусом
И превращается, утро минуя, в день -
.
Так вот - коллега становится конкурентом,
страсть - неприязнью,
жизнь - обживанием,
воспоминанием - друг.
.
Офисы открываются.
Первые эвакуаторы бережно подсекают пойманные
Прадо с Короллами.
.
Поздно взывать к словам,
некогда биться сердцу пустых
но дорогих, словно амфоры, воспоминаний.
.
Ну же! Подвиньтесь и дайте место
трагедии -
лучшему, что с вами может произойти,
старому другу, любимейшей из любимых,
собственному ещё не проданному лицу.
Это Бог
Это Бог происходит всего лишь.
Что ты жалуешься. Что ты воешь.
В руки Бога Живаго попав,
Будь неправ.
Он возьмёт тебя и укачает.
Всё пройдёт - скажет - я не начальник,
Ты - не раб, а всё, что происходит,
В чашу - входит.
Люди не верят в нано
Люди не верят в нано,
больше не верят в нано.
Может быть, в детстве мало
их целовала мама.
Может, их унижает
то, что не видно глазом
(Бог обижает разум).
Стынет коллайдер ржавый.
Люди не видят люди,
больше не ходят в люди,
где они, эти люди?
Веры в них нет, не будет.
Хоть и, конеш, забавно
мимо бить раз за разом,
всласть целуя губами
то, что не видно глазом.
Значит, нужда есть в гиде
мелочь найти такую:
ну как ты себя увидишь,
если ты не Валуев?
Это беда. И всё же
выход найден, похоже:
скромно, светло и гордо
церкви растут как торты -
Может, увидит мама,
и улыбнётся мама,
в общем, заплачет, ну и
вспомнит их, поцелует.
Сухая листва, выползшая на свет
Сухая листва, выползшая на свет.
Рисунки на доме (про Цезаря слова нет).
Деревья серьёзно готовят зелёный флаг.
И небосвод тоже сегодня наг.
Повсюду отцы с детьми - воскресенье, мать.
Дети выводят кормильцев своих гулять.
Вот дочь кувыркнулась с велика. Ах, она
Сейчас зарыдает... Отец (бодро): опа-на.
Боги
Боги Греции были - спецназ,
Так искусно обученный небом
Специально для маленьких нас,
Чтобы комплекс внутри у нас не был.
Что случится худое - звони им.
Что понадобится - моли.
Так, особенно не извиняйся
Да вонючие жертвы тули.
Боги Рима... Из них полководцы
Были главными. Рим это Рим,
А не мир. Без меча лишь уродцы
Да художники, коих два-три.
У Египта - красивые Мумьи:
Любоваться и камни таскать.
А Рамзеса найдёшь - петь ему и
Загибаться в железных тисках.
Иудеев простые Мессии -
Все - завхозы и проводники.
Им кричали бедняги: "Спаси нас,
По пустыне веди, сбереги".
Боги Дикие - шустрая живность,
Столь полезная, рядом всегда.
Попроси - будут мяса и жира
Горы. Всюду найдётся вода.
Так и жили, гордились мощами,
Помещали богов хоть в стрекоз.
Ну нормально же вроде общались.
Но внезапно явился Христос.
Он сказал: "Виноградник неполот.
Скоро спросит Отец: а когда?"
Вынул меч, и - несдержан и молод -
Драгоценный товар - раскидал.
Оживил непотребную падаль.
Напоследок сказал: возлюби
То, что живо. Потом ведь из ада
Как Том Хэнкс всех тащить без обид.
Короткая очередь
Короткая очередь из карманов -
В вечер, крашеный как Лилит.
Помнишь маму? Я помню маму.
Мама дышит легко и спит.
Помнишь первую свою? Помню.
Гибко-смуглая, чёрный хвост.
Ты нашёл себе в жизни ровню?
Я нашёл только передоз.
Как легко после стольких близких,
Где любая ушла чужой.
Накатил белый русский виски,
Ранку ранней звездой прижёг.
Хромое
Я вернулся домой.
Воздух мой.
Призрак мой,
Дорогой и ужасный,
Испетлял эти ленты, лежащие
Меж домов, испещренных квадратами
Света разного, где вы так рады мне,
(В прошлом, в прошлом), друзья и красавицы.
Призрак вас благодарно касается.
Воды улиц, всё новые воды, так
Близко-близко к лицу. Вот - свобода:
Те же волны, а лица иные, и
В этом повода нет для уныния.
Не родимся, так кончим поэтами:
В это верится мне. И поэтому
Я, как Байрон (не меньше), хромая,
Проплываю церемониально.
Колизей
Милая ушла погулять.
Кошка превратилась в змею.
Родина моя - в твоюмать.
Что мне: я как пел, так и пью.
Пью про некрасивых врагов
И про несчастливых друзей,
Про фигню внутри и кругом.
Лучше бы уж про Колизей:
Как стоит, пронизан звездой,
Древний, лёгкий и молодой,
Ничего не пряча внутри.
Так и простоит тыщи три.
А
Это автобус. А-вто-бус, да.
Девочки в нем не ездиют.
Может быть, в детском возрасте:
С папочкой-безлошадником,
С мамочкой, грустной мамочкой.
Дальше расклад меняется.
Где-то годов с пятнадцати
Девочки обзаводятся
Суперскими сверхсилами -
Дарит им добрый боженька.
Несколько лет уходит на
Силами овладение,
На тренировки разные,
И на приобретение
Розовых бэтмобильчиков.
Всё. С этих пор в автобусе
Девочек не увидите.
Встретить
хочу быть душманом
в цветастом халате
с недоброй улыбкой
и пулемётом
захватчиков встретить
у дома за сопкой
свинцом и кинжалом
свинцом и кинжалом
с недоброй улыбкой
с винцом и инжиром
в цветастом халате
у сопки за домом
захватчиков встретив
в цветастом дурмане
хочу быть улыбкой
и пулемётом
Спасибо, Лёха, за телевизор
Щёлк: насилье и чёрные морды.
Так. Я, что, супротив чёрных морд? -
Да - ни в коем. Видал я ваш орднунг.
Но и от профсоюзных не прёт.
Беспредельны проблемы костюмов.
Много плачу от жалости к ним.
И слиянье вампирчиков юных.
И растущий Гундяева нимб.
Му-тивишные дятлы токуют.
В графском парке повесился пруд.
А ещё задостали акулы,
Что девчонок веснушчатых жрут.
cнег внутри
Не многим отличаются от снега
в привычку проскользнувшие черты.
Зеркальные короткие набеги,
места под именами я и ты.
Им пол и потолок - ориентиры.
Стеклянный вертикальный водоём -
минутное подобие квартиры
(горсть праха на поверхности за съём).
Кристаллами кругом порхает память,
лежит на всём неслышно и легко.
А может прилететь из тьмы комком
и на лице разбитом нежно таять.
АдДанте
Я дошёл. А зачем, Беатриче?
Я дополз на локтях, трёх чертях.
Проиграл на червях и костях.
Сдал, как личность.
Не впускай, не ласкай. Бесполезно.
Приголубь тех, что с кольцами лезут.
Не меня. Я и сам не войду.
Я железный.
Ведь теперь - что в аду - знает каждый,
Рай - на всяком фасаде распят,
Бесполезный как мой. Все свистят.
Всё не важно.
Я как тот знаменитый оглядчик,
Может быть, оглянусь ещё раз
Чтоб увидеть: не спас.
Утопил и себя и твой мячик.
***
У моего друга сузились сосуды.
Он хочет, чтоб и у меня они сузились.
Он говорит: все Иуды, не исключая Бузовой.
Я говорю: кто это (про Иуд-то)?
Он говорит, евись оно в рот, Россия - лучшая!
Я говорю: как это (про Россию)?
Он говорит: извини, я синий.
А я говорю, как это - лучшая,
Если она несравнима?
Тут происходит пауза, ненадолго.
Наши сосуды впадают в Волгу.
Та, как обычно - в море, а может быть, кто ее знает, мимо.
***
залесилась шапочка в блуде
залесилась красная не найти
запустила ау меж деревьев
и упала на пень ох мамочки
вот я бабушка и пришла к тебе
вот мы бабушка и вдвоём-одна
не беда когда пирожки
а беда что шаги закончились
отделился листик от веточки
щас начнётся щас как начнётся
полетят клочки замычат волчки
а ау ау не вернётся
***
ты мне снег принесла на сверкающей угольной гриве
первый снег
постучала в окно
не сравнится с химерой и сном отделенный от всех
давний день
сны иные светлы но вот так не хватают с улыбкой наивно
за судьбу
***
Весь день позвякивает цепь.
И день за днём.
Растёт кручина на лице,
Что взял взаём.
Не мука: муха-маета,
Подёнщина.
Лишь ночью вдруг приснится друг
И женщина -
Такая, не было какой
И не бывать.
А и не надо - пусть покой
Да бездна-мать.
На остров свой уедешь так
Махнёшь, запьёшь.
И сердце, сжатое в кулак,
вдруг разожмёшь..
Андрею Шуеву
крупный мой друг,
ты был весел и неунывающ.
побандитствовал в 90-х,
покидал пальцы веером.
и, вдруг вздрогнувшей мощной рукой
тормознул, не дойдя до убийства.
женщин, жизнь, и детей
ты любил,
но молча и без суеты.
так и деньги.
и смотреть на тебя
было приятно,
как на пантагрюэля.
дочка, дочка и сын
с этой точки отправятся дальше
без тебя.
и друзей тихо высохнут
пьяные лица.
***
Вот и всё: он на дне, наш кораблик.
Пульс остался и ровен в руке.
Не успели сказать крибле-крабле,
А уж труп подарили реке -
Он красив, красивее нас с вами,
Он так нежно над бездной летел.
Я тону неспеша в тёплой ванне
И уже забываю ваш тел.
***
Вот он я, вот он ты,
Город мой родной.
Не возьмут нас менты,
Не погрузит Ной.
Но столбов череда
И деревьев ряд
Нас с тобой навсегда
Щас соединят.
Вдруг тепло, сыро так.
Море, море здесь.
Если жизнь - пятак,
Здесь оставлю весь.
***
Сначала выплыл Блок: сожжённый,
но ясно видный лик: крепитесь, жёны!
Затем на скакуне черкесском,
Как парус - Лермонтов, божественно нерезкий.
Из-под цилиндра Пушкин: луч в темницу
угрюмых городов, сёл серолицых.
А вот Бодлер на дрогах похоронных,
В долгах, и в обмороке, и в короне.
Проснувшийся
Проснувшийся близок к предателю:
Теперь, хоть убейте, не вспомнить сна.
Что б явь ни пыталась отдать ему -
Ладонь пустотой переполнена.
Ни воли, ни сердца, ни голоса.
Одна лишь тоска полуночная:
Он гладил любимые волосы,
Они под рукою закончились.
***
Не верить - это так наивно,
Так честно. Пить всю горечь горя,
В дисплей клониться, словно ива
В немом удвоенном укоре.
Иллюзий - море. Рыжей гривой
Взмахнувши, вспомни как всё было,
Как кто-то рядом был счастливым.
И перезагрузи андроид.
***
человек человеку - трейлер.
ну а если придётся жить,
пить, брить, мыть, на слово верить,
то и - мать итить.
всё равно продавать-то нечего.
что мы можем другу дать,
отобрать из снов гуттаперчевых,
бесполезных, как буква ять?
человек человеку не деньги,
не одежда и не еда,
не подмога в полдневном беге,
может - слово: нет, да...
***
Любовь ушла,
и нежность дотлевает,
как сигарета
в искривлённых пальцах,
чтобы упасть, погаснуть,
или сжечь весь дом,
где спит несчастный.
Харон
Харон бы давно надорвался,
если бы не такая вот фишка:
переправляется только один человек,
всегда один и тот же.
И баба его, его госпожа.
Лица их не разглядеть,
но очень красивые,
очень светлые,
очень страшные,
очень.
победа
Ночью в окопы спускается экклезиаст,
Небо по-прежнему синее там над войной:
Самый опасный для жизни сиреневый газ -
Ноль, поделённый на ноль, удивлённо двойной.
След папиросы в ночи, быстрый скрип колпачка,
Схож с поцелуем невидимым льющийся звук.
Что ещё может пехота, мой раненый друг,
Если во тьме громко бьётся неведомый враг?
ложись
она открывает рот
и делает вид что вот
и делает телом да
звезда
как будто бы место есть
чтоб в контур её лечь
ложись пополам сложись
ложись голова с плеч
Не работает
Cogito ergo sum. Более не работает.
Красные, жёлтые окна. Фары и фонари.
Жизнь говорит за нас. Мы, засмотревшись в рот её,
Думаем, что мы думаем. Думаем, что говорим.
Красные, жёлтые, бурые - письма летят на мелкое,
Мокро-асфальтово-стрёмное города твёрдое дно.
Мы здесь ещё побегаем мятой бумагой, стрелками -
Белками циферблатными, сворой бродячих снов.
Давай
Муха уже в меду лапками небольшими.
Не осознать беду: верится - жизынь шире
Заводи золотой, глади, смертельно сладкой.
Нет же: умрёшь такой - нудной, неумной, падкой.
Вспомнить, давай, успей - что на весу держало,
Что обожала петь, как задавала жару,
Кто тебя знал, любил, мучил нагую, сватал.
Что же теперь с того, что ты была крылатой.
Тень Тани
Вечер летит в деревья,
Воздух чертя углём.
Таня реке не верит -
Как самолёт ревёт.
Ясное дело - страшно:
Травы кругом, вода.
Тень Тани Тане машет.
Сердца удар.
Ах, заводная птичка:
Плачь, скрежещи и плачь -
Из мирозданья вычтен
Солнечный мяч.
День П
Девы цветы принесли
Старому-старому танку,
Стали усталой - рассыпчатый,
Звонкий смех.
Дети весь борт облепили
Нежными насекомыми.
Твёрдую шкуру ласкал
Солнечный бриз.
Ночью пришли на скамью
Пьяные алкоголики -
Долго хрипели, луну
Разлив по пластмассовым.
Утром бомжиха легла,
В небо смотрела прилежно,
Вялая сборщица
Звякающих плодов.
Прочь уплелась.
Задумчивый мальчик явился,
С уроков сбежавший сказать: О,
Ты не одна в этом мире,
машина-убийца...
Глаза и уши
Глаза и уши полны печали.
А руки - крюки, а ноги - гири.
И сердце, свито из криков чаек,
Что между безднами вечно бьются.
Возьми всё это, когда желаешь,
Но что с ним делать, куда пристроить?
Допустим, руки ещё понятно -
Пальто повесить. Но остальное?
ПаралЛельный недоСонет с подстрофным переводом
Евилось. Хрупкие адамы
Трещали в полутьме,
и челюстно сверкали дамы,
Начистив пастей мел.
(Потело много тел на дискотеке,
трещали меж собою пацаны,
и, мучаясь неясностью цены,
входили в раж канканистые девки)
Глянь - в чаще Лель (и с ним свирель)
Взыскует красоты.
Бедна и трогательна трель,
чьи ноты так просты.
(Обсценный девиант шуршал кустом,
пугливо, но и дерзко паутиня,
не видя, что и сам он впутан тенью
в фасет невест, вмещающий все сто.)
Кузнечик скачет, стрекоча,
В прыжке летя на звук.
Лягушка рвёт ружьё с плеча
(Художник, дурачок, вся жизнь ребром -
Дешёвая и плоская монета,
Заложница всего-то двух сторон.)
И щурит оптику, рыча.
Но кузнеца спасает друг-
тарзанистый паук.
(Ты купишь на неё волшебный бром,
Чтоб спать, но снов не видеть до рассвета...
А там уж подберёт тебя Харон.)
пинбол
мёртвые люди делают историю, а живые жизнь.
давеча вошёл я в асторию и захмелел в зеркалах,
выпил с чеченом, реальным таким грифом усталым,
поговорили да закусили дохлятиной,
их стало быстро трое,
но я ушёл за соседний столик,
где музыканты клонили над рюмкою мутной
цветочные стебли вый благородных,
спели мы свыли про королевское утро,
поговорили про женщин и неформат,
кого-то стошнило, быть может меня -
не помню, я снова ушёл за соседний столик
там, за соседним, сидели весело бабы -
валютчицы с улицы фокина,
одна уже умерла - алкоголик,
другие две, наивные, но при деньгах,
оспаривали чьего-то бывшего мужа -
или жену, я так и не разобрался,
покинул столик,
точнее, вдруг за другим оказался,
и там-то -
приятель мой по острову рейнеке, фсб-шный опер,
поведал историю мне, как брали они одного барыгу:
заходим, ребёнок кричит, и жена кидается львицей,
ну я ей заехал с ходу прикладом в лобешник -
а я его слушаю, значит... мать твою - говорю - историк.
а больше и нечего-то сказать.
устал я тут, в общем,
замкнулся, и сполз под столик.
***
если живёшь в россии, то лучше - в церкви.
потому что не в церкви - страшно.
страшно как только проснёшься.
и дальше до самого вечера.
вечером страшно вчетверо.
хоть вчетвером, хоть выпьешь.
потому что не в церкви - страшно.
потому что в церкви не выпьешь.
ночью проснёшься - страшно.
хочется жрать, как правило.
хочется встать и - в церковь.
держишься как-то, лежишь.
мысли подходят сзади.
как-то всегда подбираются.
вроде лежишь на спине, а
как-то всегда подбираются.
вроде ведь на спине, а
сам-то лежишь в россии.
Отче Наш, Иже Еси, и
далее, как полагается.
Oh Mamy!
злятся детки, что всё так хреново,
порываются прыгнуть в окошко,
но и там уже с биркой: "не ново"
из асфальта торчат чьи-то ножки.
оттого-то в молчаньи суровом
пьют абсент побледневшие дети:
мама, мама, зачем так не ново
всё на этой прекрасной планете?
вольно
подбери свои ловчие юбки,
пленных лузеров челюсти-слюни,
три улыбки на долгие сутки,
да мотивчик любой шестиструнный,
цвет лица, три кольца & походку,
огнестрельных обойму ответов,
и, на кудри надвинув пилотку,
в мой окоп прокрадись незаметно,
так нечаянно, словно забыла,
безоружная вдруг и нагая,
что с тобой родились мы врагами,
и что ты меня раньше убила.
Другу через границу
Кроткий, что тот ягнёнок,
Ты выйдешь опохмелиться.
Тебя так пугают лица,
Твой гештальт критично тонок.
Твой город почти столица,
Но ты здесь никто, ребёнок,
Из хроник выпавший хроник.
Лекарством бы не облиться,
На полпути не убиться.
И, пусть ты совсем не стоик,
Взрослея, ты станешь стоек,
Как редкая может птица,
Чей гештальт кристально тонок.
(Смотри прямо. Прямо в лица).
Зэстар
округ тебя всё маета.
всегда одна, всегда в тумане:
то - чья-то робкая мечта,
то - злая мания
уж не один был по стеклу
с душой и песнями размазан,
а у тебя - слиянье лун
и стол заказан
идёшь ты пляшешь, всё - впопад,
а эти ковыляют, маши...
и умирают наугад
от жизни страшной
зачем ты там, на что одна?
зачем такая не такая?
какой судьбой отделена
от их мельканья?
Январьская свадьба
Весь мир давно и прочно пьян.
Но баянист (давно не спал он)
На кнопки давит, и устало
Хрипит прокуренный баян.
Последний гость, судьбу кляня,
Вдруг понимает: всё уж спето,
В тарелке давит сигарету,
Туда же голову клоня.
Так ночь уйдёт (всегда уходит).
И вот, как принято в народе,
Жених наутро выпнет дверь
И оросит пространство с места.
А жизнь окрест лежит - невеста,
Но не заметит пьяный зверь.
молча
Уже полгода из своих четырёх он жил у прабабки, на острове
мы с моей бывшей высадились с городского парома
шли по разные стороны от него, держась за его ладошки
что-то обсуждали а он шёл молча
в какой-то момент я посмотрел вниз, на его лицо и увидел
маленькое одиночество, оглушённое никем не замеченным взрывом
совершенно безумного счастья
я взял его на руки а он целовал в плечо мою куртку
Одинок
Змеятся деревья в густой синеве,
Сползаясь червями туда, где луна.
И, кровью сочась в цепких лапах ветвей,
Заходится криком она.
Стоит Одинок, не идёт никуда,
Глаза опустив, словно чем-то смущён.
Ему улыбается в луже звезда,
И плачет над нею он.
Кроме того, что уже
Кукушка кукушонку купила капюшон.
А капюшон ему не пошел.
Он был в этом капюшоне смешон.
Или даже не смешон.
А больше никто и никогда ему ничего не купил.
Когда вырос, он много пил.
А сам себе ничего не купил.
Хотя мог бы.
Но не хотел сам себе ничего покупать.
Кроме того, что уже купила ему мать.