"Маадай-Кара" - самое сложное и многоплановое произведение в ряду алтайских сказаний жанра героического эпоса. Здесь аккумулируются древние сакральные представления о мире вообще, мире людей, взаимопроникновении миров бога и человека.
Сказание Маадай-Кара записано от известного кайчи (сказителя) А. Г. Калкина, поэтическое переложение - сибирского поэта Александра Плитченко.
*
Известный собиратель и исследователь народных сказок и былин А.Н. Афанасьев, был глубоко убеждён, что былинные и сказочные герои - не вымысел, но реальность, реальность особого рода. А.Н. Афанасьев утверждал: "Сказка не пустая складка, в ней, как и вообще во всех созданиях целого народа, не могло быть и в самом деле нет ни нарочито сочинённой лжи, ни намеренного уклонения от действительного мира... Чудесное сказки есть чудесное могущественных сил природы".
*
"Истина не познается расчетами, лишь язык сердца знает, где живет великая Правда, которая, несмотря ни на что, ведет человечество к восхождению. Разве легенды не есть гирлянда лучших цветов? О малом, о незначительном и жалком человечество не слагает легенд."
Н.К.Рерих.
*
Песнь первая
Светлей огня —алыпа (1) лик.
Народ в стране его — велик,
Миролюбив и светлолик,
Красноречив, остроязык —
Заполнил солнечный Алтай
И перелился через край,
Живет, не ведая нужды,
Глаза любого — две звезды.
Как белый утренний туман —
Дыханье статного коня.
В траве долин, в тиши полян
Под солнцем ласкового дня
Пасется разномастный скот,
По склонам с топотом идет.
Стада, отары, табуны —
Неисчислимы и шумны,
Как будто летние кусты,
Листвой покрытые,— густы.
И семьдесят счастливых лет
Земли Алтая мирный свет
Хранит алып Маадай-Кара,
Неколебимый, как гора.
Всё — от высот Черет-Чемет
До склонов Чеметен-Туу,
Где злых снегов и ливней — нет,
Где круглый год земля в цвету,—
Владения Маадай-Кара,
Вместилище его добра.
Здесь, у слиянья синих вод,
В стоуглой юрте он живет.
Неисчислим его народ,
Несчитан разномастный скот.
Где воедино бурный бег
Сливают семь десятков рек,
В долине — лучшей из долин —
Стоит великий бай терек (2) —
Стоствольный тополь-исполин.
И ухо высунет едва
Широкоскулая луна —
Как серебром звенит листва,
Как блещет золотом она.
Семиколенный бай терек
Оброс листвой, как днями век.
Под каждою из ста ветвей
Укроется табун коней.
На верхней ветви золотой,
Окружены листвой густой,
Кукушки вещие сидят,
Пути грядущего следят.
Звонкоголосые, они
Предвидят будущие дни,
И радуют вещуньи тех,
Кому сопутствует успех.
Печалят тех, кому судьба
Ютиться в шалаше раба.
Начнут кукушки куковать,
С золотолистой высоты —
Пойдут в долинах расцветать
Небесно-синие цветы.
Так, глядя в будущие дни,
Живут на тополе они.
В средине тополя того,
На ветке бронзовой его,
Два черных беркута сидят,
В глубины трех небес глядят,
За край земли бросают взгляд,
Пути и тропы сторожат,
Чтобы покой родной земли
Враги нарушить не смогли.
От их дыханья на ветвях
Звенит, колышется листва,
Их клекот слышится в горах,
Отсюда видимых едва.
У основания ствола,
Чтоб нечисть злая не смогла
Пройти, вселить в народы страх
Сидят на кованых цепях,
Шулмусам (3) тропы заступив,
Путь Эрлик-бия (4) преградив,
Два черных пса сторожевых —
Тайгыла (5),— неусыпно злых.
Алыпу верен пес Азар,
Алыпу предан пес Казар,
Кровавоглазые, они,
Клыками клацая, лежат
В злато-серебряной тени,
Алтая земли сторожат.
Тут славный аргамак (6) стоит,
Ветвями от жары укрыт.
Живою вспоенный водой,
На пышных вскормленный лугах,
Покрытый шерстью золотой,—
Могучий конь Карыш-Кулак,
Чья грива, будто водопад,
Струясь, колышется, густа,
Чьи, укрывая след, висят
Сто прядей длинного хвоста.
Летит огонь, рокочет гром
От стука четырех подков,
И лунно-солнечным тавром
Скакун помечен с двух боков.
Глаза прекрасные черны,
Как при затменье две луны,
Глядят на обе стороны,
И все дороги им видны.
Всех обгоняющий коней,
Сильнее прочих скакунов,
И целых табунов ценней —
Алыпа аргамак таков.
Горой на берегу речном
У девяти гранитных скал
Аил (7) в сиянье золотом
Стогранный каменный стоял.
Близ входа в каменный дворец
Литая коновязь была,
Ее серебряный конец
Глубь поднебесья приняла,
Другая коновязи часть
В мир подземельный уперлась.
В подземном мире — Айбыстан(8),
В заоблачном — Юч-Курбустан (9),
Властители подводят к ней
Своих божественных коней.
А промежуточная часть,
Где вязь узоров растеклась
В спокойном свете серебра,—
Принадлежит Маадай-Кара.
За стенами гранитных глыб
В аиле каменном своем
На медном ложе спит алып,
Объятый многодневным сном.
На одеяле — солнца лик,
Кошма — украшена луной,
Не пробуждаясь, спит старик,
Извечно правивший страной.
Лежал он семьдесят ночей,
И сделались виски белей.
Храпел он восемьдесят дней,
И разум сделался темней.
Его жена Алтын-Тарга
Сидит одна у очага.
Лунообразное лицо
Сияет — золота светлей,
Солнцеобразное лицо
Белеет — серебра светлей.
Ясней рассвета — свежесть щек,
И чистый лоб, как холм, высок.
Нагрудник, словно небосвод,
В богатой россыпи камней.
Звезда вечерняя взойдет
И тихо гаснет рядом с ней.
Алтын-Тарга встает, идет
Взглянуть: все так ли без забот
В долинах пышных бродит скот,
Все так ли весело живет
В достатке радостный народ.
Алыпа славная жена,
Взглянув, была поражена:
Упадок всюду и разброд —
Разбрелся разномастный скот.
Идут передние стада,
Траву съедают до корней.
Плетутся задние стада
И лижут землю меж камней.
С долин Алтая стар и мал
За тридцать гор откочевал.
Без предводителя народ.
Враждует ныне с братом брат.
Кто впереди других идет,
Удачлив, жирен и богат.
Кто позади других бредет,
Объедкам рад, обноскам рад.
Алтай, который светлым был,
Подернут пепельною мглой...
Алтын-Тарга вошла в аил
И длинной острою иглой
Алыпа колет, гонит сон:
«Проснись, ты слышишь тяжкий стон?
Вставай, ты слышишь дикий рев?
Беда идет со всех сторон —
Народ покинул отчий кров,
Теперь кочует без конца,
Семья осталась без отца,
Без предводителя народ,
Без пастуха остался скот!»
Алып проснулся, с ложа встал,
Из юрты выглянул своей,
Огладив голову, сказал:
«Проспал я восемьдесят дней,
Рассудок, что ли, потерял?
Проспал я семьдесят ночей,
Совсем я старым, что ли, стал?
И сам не знаю, что со мной,
Как навалился сон такой?»
Берет из рук Алтын-Тарги
Алып, восставший ото сна,
И надевает сапоги
С подошвами из чугуна.
И надевает шубу он
На горностаевом меху —
Стоит воитель облачен
В солнцеподобную доху.
Он надевает боевой
Тяжелый бронзовый шелом
С луноподобною звездой,
В узоре тонком золотом.
Широким поясом своим
Стал опоясываться он —
По тяжким бляшкам золотым
Свет солнца пляшет — отражен.
Поверх одежды дорогой
Надел он панцирь боевой,
Сказал жене Маадай-Кара:
«В дорогу трогаться пора.
В шести мешках неси еду,
Края Алтая обойду,
Остановлю, поставлю скот
В траве высокой и густой,
Верну и поселю народ
Там, где в достатке сухостой».
Сказавши так, алып-старик
Потряс узорною уздой,
И, тут как тут, пред ним возник
Карыш-Кулак темно-гнедой.
Он на скаку хватал траву,
Он стриг ушами синеву,
Литая грудь его — крута,
Стена зубов его — бела,
Спина с макушки до хвоста
Блестит, обширна и светла.
Маадай-Кара коня взнуздал,
И снаряжать в дорогу стал:
На белооблачный потник
Широкий, точно летний луг,
Кладет седло алып-старик,
Затягивает сто подпруг.
Так аргамака заседлал.
Сам снаряжаться воин стал:
На крепко сложенной спине
Надежно укрепил свое
Он, закаленное в огне,
Безлунно-черное копье.
На мощный пояс боевой
Зеленоватый меч стальной
Непритупляющийся свой
Он прикрепил и лук надел.
Колчан его крылатых стрел
Окован бронзою, широк —
Тут угнездятся сто сорок.
На опоясье с двух сторон
Усесться смогут сто ворон.
Сияет лезвие меча,
Копья сверкает острие...
Но аргамака облача,
Надев оружие свое,-—
Маадай-Кара главой поник,
Стал горько сетовать старик:
«Конь постарел темно-гнедой,
Годится только на убой.
Азар мой слеп, беззуб Казар,
И я, седоголовый, стар.
Нет у собак моих щенка,
У нас с женою нет сынка.
И голова у старика
Была — как ворона крыло,
Теперь — белее молока,
Ее снегами занесло.
Теперь клыков моих клинки
Пообломались, как сучки,
Подобный утру, свежий ум —
Теперь и мутен, и угрюм.
Лишь тень моя бредет за мной,
Когда я оглянусь назад.
Поглажу голову рукой —
Лишь уши старые торчат...»
Хоть горько сетовал алып,
Роняя тяжкие слова,
Он был мощнее горных глыб:
Скалой вздымалась голова,
Две синих утренних звезды —
Глаза всевидящи, мудры,
В густом урмане бороды
Мечи зубов его — остры,
Мрак черно-бархатных бровей,
Ресницы — ели в куржаке,
Лицо — маральника (10) красней,
Свет радуг летних на щеке.
На пояснице место есть
Двумстам отарам разойтись,
На крепко сложенной спине —
Стадам бесчисленным пастись.
Ни разу кровь его, светла,
Алея, наземь не текла.
Душа за долгие года
Не прерывалась никогда.
Плоть — несгибаема, тверда,
Язык — как пламя в мраке рта,
Из камня сделана гортань.
Его не трогала, пуста,
Кезеров (11) злоязыких брань,
Плечистый недруг не давил,—
Алып непобедимым был.
Карыш-Кулак темно-гнедой
Его создатель дух воды.
Маадай-Кара алып седой —
Его создатель дух горы.
Хранил народы от беды
Он с незапамятной поры.
И потому алыпа знал
В краю Алтая стар и мал.
Им огражденная от зла
Страна спокойная жила.
«Ээй, ээй! Теперь вперед!
Отныне буду свой народ
Я постоянно наставлять,
И станет мирным он опять.
Среди охот, среди забот
Не буду свой бессчетный скот
Я без присмотра оставлять,
И станет тучным он опять».
Встал богатырь на стремена
Из кованого чугуна,
От стойбища к закату дня
Направил верного коня,
И аргамак темно-гнедой
Помчался красною стрелой
Над черной горною грядой,
Под белой облачной горой,
Перемахнул во весь опор
Подмышки высоченных гор,
Лопатки поднебесных гор,
Макушки невысоких гор,
И девяносто бурных рек
В единый мах перескочил.
Едва заметен бай терек
И каменный дворец-аил.
Тут, на коричневой горе,
Чей гребень в снежном серебре,
Встал, как скала, темно-гнедой,
Глаз солнца заслонив собой.
Такой простор с горы открыт,
Что, возникая как стрела,
Алыпа взгляд к земле спешит
И превращается в орла.
Летит орел, и слышит он
Не горький плач, не тяжкий стон -
Веселый шум со всех сторон:
Пируют шестьдесят племен
По всей земле его родной,
Гуляют семьдесят племен,
Поет и пляшет шумный той (12) .
Где малым детушкам играть —
Шелка постелены, играй.
Где милым девушкам ступать —
Шелка растянуты, ступай.
В долине тихой Ойгылык
Звучанье песен озорных,
В долине светлой Кыйгылык
Движенье плясок круговых.
Белеют сала-облака,
Мясная высится гора,
Не иссякает арака (13) ,
И от утра и до утра
Не умолкает шумный той
В стране алыпа золотой.
День ото дня все веселей
Той длится восемьдесят дней.
Худые псы — овец жирней.
Пир длится девяносто дней,
Рабы — властителя вольней.
Пирует весь его народ,
И в беспорядке бродит скот.
Услышав шум, увидев той,
Алып качает головой:
«Пируют все мои края,
Гуляет каждая семья.
В былые годы мой народ
Венчал весельем честный труд,
Зачем теперь он в будни пьет,
И в честь чего пируют тут?
Неужто близок страшный час,
И арака в последний раз
Пьянит седых и молодых,
И ожидает смерть одних,
Плен унизительный — других? »
Он книгу мудрую достал —
Узнать пути-причины бед,
И всю ее перелистал —
Ответа в лунной книге нет.
Не знает мудрая сутра (14) —
Кто победит Маадай-Кара.
Седою головой поник,
Сидит и думает старик:
«Я знаю: где и кто живет,
Все племена наперечет,
Алтая и соседних стран
Известен мне любой каан (15).
Я — старший, верх над ними взял,
И никогда я не встречал
От давних юношеских дней
Кезера, что меня сильней.
Быть может, угрожает мне,
На сером ездящий коне
Кезер Кара-Кула каан —
Кровавоглазый великан?
Сюда не он ли держит путь?
Его боялся я чуть-чуть,
Когда мне было десять лет,
Ужель теперь, когда я сед,
Алтай решил он разорить
И мой народ поработить?»
Маадай-Кара взглянул туда,
Где тень бросает на стада
У серо-пепельной горы
Железный тополь без коры;
Где голая, как кость, земля,
Как череп, голые поля,
Где слышится смертельный стон,
Где кровяной течет туман,
И где кааны ста племен
Бредут с дарами на поклон,
А злой Кара-Кула каан
Пьет кровь живую ста племен.
Озера крови выпил он,
И сотни сотен съел людей
Лишенный жалости злодей.
Из темноты земных глубин
Железнокостый исполин
Насильно взял Эрлика дочь —
Шаманку черную, как ночь.
В стране, где гор железный свет,
Он с ней живет уже семь лет.
Любимице Эрлика злой
Про все известно наперед,
Сидят шулмусы под землей —
Ее бесчисленный народ.
И видит все Кара-Кула,
Что на земле скрывает мгла.
Решил он нынче — навсегда
Алтайский мир развеять в прах,
Аилы сжечь, угнать стада,
Повсюду сея смерть и страх.
И думает Кара-Кула:
«Чья голова, как снег, бела,
Кто ест и пьет из серебра,
Не много ли скота-добра
Имеет он — Маадай-Кара?
Богатство захвачу его,
Рабами сделаю людей,
Пленю алыпа самого»,—
Угрюмо думает злодей.
Он семьдесят один тумен (16)
Кезеров за собой ведет.
И шестьдесят один тумен
Собрал он воинов в поход.
Как дым густой — его народ,
Как стая воронов — войска,
Зайсаны (17) — точно волки злы.
Как два кровавые куска —
Глаза каана тяжелы.
Шесть дней орда его в пути,
За нею стойбища пусты,
Кровь движется по руслам рек,
На шапках гор — кровавый снег.
Смрад изо рта его коня
Наполнил тьмой сиянье дня.
Жар мясоглазого лица
Наполнил ужасом сердца.
Каан сто гор перевалил,
Сто гор осталось перейти.
Алтай, отеческий аил,
Враги к тебе на полпути!
Как небо в час предгрозовой,
Тут помрачнел алып седой.
Не плакал он две сотни лет,
И страха не было и нет,
Но затмевающую свет,
Длиной с утра и до утра,
Несущую стране беду,
Увидев страшную орду,
Заплакал тут Маадай-Кара
У гор и солнца на виду:
"Коль стар мой конь темно-гнедой,
И сам я старый и седой,
Ужель погибнет мой народ,
И белый скот под нож пойдет?
Карыш-Кулака моего
Неужто недруги убьют?
Меня неужто самого
В неволю злую уведут?»
Слеза алыпа рассекла
Тридцатислойную скалу,
Аржаном (18) чистым потекла
Сквозь можжевеловую мглу.
И, поглядев с гранитных скал,
Печально богатырь сказал:
«Коль суждено погибнуть мне,
Погибну я в родной стране,
Где матерь — бурая гора,
Где коновязь из серебра,
Где у слиянья синих рек
Стоит высокий бай терек,
Где ждет меня у очага
Моя жена Алтын-Тарга,
В стране, где солнечный восход,
Где лето вечное живет,
В краю, где чистые снега,
Где неоглядная тайга,
Где спрятана душа моя,
Алтай умрет — погибну я.
Коль жить еще мне суждено,
То жить с народом заодно.
Я буду до последних лет
Делить с Алтаем тьму и свет.
В долины светлые спущусь,
К земле родимой возвращусь».
*
1 Алып — древнетюркское наименование богатыря.
2 Бай терек (богатый тополь) — священное родовое эпическое древо, около которого совершалось жертвоприношение.
3 Шулмусы — подземные духи-оборотни, выходящие на землю и, приняв облик людей, творящие зло.
4 Эрлик-бий — властелин подземного мира.
5 Тайгыл — крупная сторожевая собака.
6 Аргамак — неудержимый крылатый скакун.
7 Аил — юрта. В данном случае: ханский дворец (ёргё).
8 Айбыстан — второе имя Эрлика (встречается редко).
9 Юч-Курбустан — эпический верховный бог, властелин верхнего (небесного) мира (в шаманизме именуется Ульген).
10 Маральник — горный кустарник, ярко цветущий ранней весною.
11 Кезер — силач, воин.
12 Той — праздник, пир.
13 Арака — молочное вино.
14 Сутра — (по-алт. «судур», от санскрит. «сутра») книга судьбы.
15 Каан — в период «военной демократии»: родоплеменной вождь.
16 Тумен — десять тысяч воинов.
17 Зайсан — родовой князь в период господства на Алтае джунгарских ханов (XV—XVIII вв.).
18 Аржан — целебный источник, родник.