Жил-был среди крестьян
Деревенщина Лукьян.
Однажды от тоски
Лукьян пинал носки
И думал: «Почему
Живо я словно мул?
Пашу я как попало,
Спустя медвежьи лапы.
Моя игра на флейте –
Как бизон в балете!
Куда податься мне бы?
А! Да хоть на небо!
Хоть поймаю ту жар-птицу,
Что все время мчится
Посреди глубокой ночи.
С ней не одиноко!
Вот беда: а как взлететь,
Если дома только печь?»
Пораскинув дыней,
Пришел Лукьян к Добрыне.
-Давай, - говорит, - доспехи!
-Ты это… давай… не к спеху!
Уже не призывной.
К чему поднял сей вой?
Сказал Лукьян про птицу.
Добрыня скорчил мину:
«Эх, поймать бы чудо,
Только чтоб без худа.
Вот те шлем, вот те латы,
И удачу на те.»
Еще спросил Лукьян:
«А есть чем полетать?
-Растопишь в печке черта -
Удачного полета!».
Пришел Лукьян в амбар –
Там черт устроил бар.
Самогоном мажется
И водкой, кажется.
А еще хандрит,
Со слезами говорит:
«Гореть в Аду тоскливее,
Чем в сей деревне милой!»
Лукьян не внял печали:
«Вот нашелся Чацкий!
Нытье твое задолбало.
Гореть – так во благо!-
Сельчанин черта – хвать,
Домой вернулся в пять,
До печи дотопал
Черта – прямо в топку!
Рвануло из трубы.
Уши встали на дыбы.
Лекьян себя к печи
Привязал канатом в миг,
И флейту взял под мышку –
Если муза вдруг задышит.
В полу раздался треск.
Тут же провалилась печь.
Лукьян, сидя, на печи
Понесся к центру Земли.
И выстрелил, как пробка,
Из западного бока.
Продырявил облака.
Дальше – звездные поля
Летуна обняли
Пятнистою дланью.
Колыхались латы,
Сверкая звездным златом.
Брыкаются слезы
Из глаз прямо в звезды.
-Словно летаю в воде,
В бесконечной волне.
Миновать бы валун…
-Думал сельчанин-летун.-
Ухватиться б за пару
Ближних звезд и с жаром
Устроить хоровод
С этой системой звезд!
Скалистые шары
Вращали свои бугры.
За ними - клякса,
С огненною пляской.
-Ага, вот жар-птица!
Такое не приснится! –
Лукьян взлетел поближе
К скотине рыжему.
Оказалось - крупный змей
Изо льда и газа,
С каменистым глазом.
Такая вот комета,
Побольше пары метров.
Лукьян на печке мчится
От кометы быстрой.
Взял Лукьян и скрылся
В гуще туманной, мглистой,
На шалаш похожей.
Прятаться негоже
От диковины вообще,
Но какой же страшный змей
Изо льда и газа,
С каменистым глазом!
Не сожрал бы печку,
Как на утро гречку…
Видно через гущу: змей
Теряет скоро темп.
И хвост огня короче,
И глаз, и прочее,
И вообще бледнеет.
Решился со змеем
Лукьян потолковать:
«Кто такая ты, напасть?»
Змей шипит, серея:
«Изгнанник я скорее.
Разрушена планета.
Себе искал я места.
Всюду братьев нету.
Одиночества комета –
Вот так себя нарек.
Страшилище, порок.
Обречен я Судьбой.
Быть наедине с собой.
И ты, землянин,
Со мной устроил прятки.
Как же вы убоги.
Будьте все вы одиноки!
Я скоро заберу
Вселенную во тьму.»
И тут же крупный змей
Затих и потемнел.
Ударила вспышка.
Лукьян понял: «Крышка!».
Разверзлась крУгом пасть,
Кривящая звездную гладь.
Дыра такая черная,
Жутко одиночная.
В ее губах тускнеют звезды.
Короче, сушите весла…
Поглотит тварь Вселенную.
Будет только Тленная.
Лукьян подумал: фу!
Страдать так не хочу!
А есть в дыре изъян?
Решился тут Лукьян:
«Победю я одиночество.
Хоть нет такого пророчества.»
Устремилась печь Лукьяна
В бездонную яму.
Мрак обнажает клыки.
Внутри – не видно ни зги.
Дыхание во тьме
Тонет, как в реке.
Лукьян, сельский дурень,
Со всею дури
Во флейту дунул.
Звук яркий, будто лунный,
Вырвался из флейты,
Как из тяжкой лейки.
Этот звук заштопал
Одиночеству ропот.
Растворяется Лукьян,
Ослабший, словно пьян,
Заполнил пустоту,
Закрыл собой дыру.
На Земле никто не знал,
Что был у них такой дурак,
Который спас весь свет
От глобальных бед.
Принес себя он в жертву,
Растаял в черном жерле.
Дыре того довольно -
Теперь ей не одиноко.
Лукьян не понял сразу:
Иногда большой заразе
Достаточно контакта,
Творчества и такта.