Стекает жалостью любовь твоя
В пещеры страсти на моём челе,
Добром ли вспоминают, злом меня,
Ты прячешь зло моё в моём добре.
Ты весь мой мир, язык мне нужен твой
Знать, как меня он хвалит и стыдит;
Я всем никто, как мне никто любой,
Что суть в броню мой ум, иль грех рядит.
Бросаю в бездну жалость к голосам
Других, чтоб мой, как у гадюки, слух
Не обращён был к критикам, к льстецам.
Как к своему я невниманью глух:
В мой замысел ты глубоко засел,
Что мир весь, кажется мне, не у дел.
Your love and pity doth th’ impression fill
Which vulgar scandal stamped upon my brow;
For what care I who calls me well or ill,
So you o’er green my bad, my good allow?
You are my all the world, and I must strive
To know my shames and praises from your tongue;
None else to me, nor I to none alive,
That my steeled sense or changes right or wrong.
In so profound abysm I throw all care
Of others’ voices, that my adder’s sense
To critic and to flatt’rer stopped are.
Mark how with my neglect I do dispense:
You are so strongly in my purpose bred
That all the world besides methinks y’are dead.