Мы с тобой такие дураки.
Я не смею шелохнуться, словно
до твоей протянутой руки
тысяча невидимых заслонов,
ты стоишь напротив, изумлен
и расколот диким озареньем.
И твои глаза – зацветший лен –
воедино замыкают звенья
этой неестественной игры,
этого насильного терпенья.
Мы отныне не играем рыб,
что немы безропотно; теперь я
становлюсь не войном, но щитом,
что готов укрыть тебя – впервые!
Каждый миг отчаянно готов
показать, насколько мы живые.
Время отторжения прошло,
слово гнева не имеет веса,
ибо осторожное тепло
занимает выбранное место,
ибо проникает робкий свет
между нас, разбитых и распятых.
Мы нашли неуловимый след,
и теперь становится понятна
ледяная пропасть, что меж нас
черной пастью лютою зияла.
Слышишь? – благодатная весна
заполняет телом эту яму,
поднимает влажный чернозем
легким мановением ладони,
и от взгляда ясного на нем
расцветает звездочками донник...
Свет заполнил воздух – до краев,
сердце бьется часто, звонко бьется.
И от счастья тянет петь вдвоем –
в унисон, покуда нам поется.