Das Ende eines ganz normalen Tages
Вчера вечером я пригласил мою тещу в кино. «Доктор Долитл 2» с Эдди Мерфи в главной роли, американский фильм, в котором все кончается хорошо, лес, наконец, благодаря помощи доктора Долиттла, спасен, добрые ликуют вместе с животными, и злые посрамлены.
Когда я провожал ее в Цолликон, в автобусе было включено радио достаточно громко, чтобы я мог понять, что в Америке случилась какая-то катастрофа, но я еще не мог разобрать, какого рода. Я слышал слово «потрясены», и мне показалось, что корреспондент говорит именно о своем собственном потрясении.
По пути домой я заметил, что мне еще хватит времени, чтобы зайти к моему виноторговцу и заказать пару бутылок вина, что я уже давно собирался сделать. Позади его прилавка работает небольшой телевизор, на экране которого я увидел нашего министра иностранных дел, который с удрученным видом читал заявление, но звук был выключен. Я предположил, что это как-то связано с катастрофой в Америке, но не стал об этом спрашивать виноторговца, и он тоже ничего об этом не сказал, мы поговорили только о моем заказе, и потом я отправился домой. Что-то же должно было случиться, но так как я из-за просмотра кино отложил мою налоговую декларацию, которую мне следовало закончить уже сегодня, я преодолел искушение включить радио или телевизор и пошел в мой кабинет, собираясь точно в половине восьмого преравать мою работу, чтобы посмотреть новости. Если это что-то скверное, я успею об этом узнать своевременно.
И тут это зрелище.
Все это действительно так, все это действительно подлинно, все это очевидно не голливудское кино, это не миниатюрные макеты Мирового торгового центра, в который врезаются модели самолетов, и люди, которые бегут прочь от облака пыли от рухнувших башен, бегут не в студии от декоративных фантомов, но действительно спасают свою жизнь, и позади их действительно рушатся небоскребы, которые долгое время считались самыми высокими в мире. И самолеты, которые с точностью компьютерных игрушек взрывают свои цели, это не бомбардировщики с пилотами-камикадзе за штурвалом, а пассажирские машины с людьми, которые хотели перелететь из Бостона в Сан Франциско или из Вашингтона в Даллас, пассажирские самолеты, пилоты которых взяли на себя ответственность, которые были готовы убить не только других, но и самих себя.
Пока я там сидел, замечая, что я сам дрожу, вернулась моя жена. Она ушла с какого-то доклада, когда услышала в перерыве, что Пентагон горит, она взяла такси и поехала домой.
Мы вместе смотрели все сообщение, когда корреспондент вечерних новостей коротко говорил по телефону, ему удавалось с большим трудом произносить каждое предложение. И потом, когда мы переключились на СНН, на опытного красноречивого американского диктора, можно было ясно слышать: грамматика и синтаксис потрясены взрывами, люди на грани своего языка. При повторе момента, когда самолет врезается во вторую башню, становится ясным: комментатор не верит тому, что он видит, он произносит чуть позже: вы только что слышали, самолет врезался во вторую башню.
Итак, здесь ведется война, которая ожидалась где-то совсем в другом месте. Никакая защита не сработала, не взлетел ни один истребитель-перехватчик, никакой Джеймс Бонд не сумел в последнюю секунду остановить машину уничтожения, служба разведки оставалась в таком же неведении как и все мы: Такого не может быть никогда. Но это случилось. Кто-то сравнивает это с Пирл-Харбором, но никто еще не сравнил это с Хиросимой, тогда тоже, кажется, было приятное утро, когда местное население также безмятежно спешило на работу.
Кто мог совершить подобное? Кто оказался столь отчаянным, или, как сказал президент Буш, настолько evel, зол? Естественно, главные подозрения пали сразу же на Ближний Восток. Это было уже не впервые, мрачный Бин Ладен уже брал однажды Мировой торговый центр на прицел, архивные снимки показывают, 6 погибших, 1000 раненых было уже тогда. Сегодня уже иначе, речь идет уже о тысячах погибших. Уже не досчитываются более чем 200 пожарных, как было сказано в течение вечера, и назывались цифры около 10 000, столько людей в момент катастрофы могло находиться в обоих высотных зданиях. Не хотелось бы сегодня быть палестинцем, и завтра тоже лучше нет, мы видим один момент Арафата, он в замешательстве, он может только едва выдавить из себя, что он шокирован, и добавляет, unbelievable, невероятно. Он, покровитель похитителей самолетов, не может поверить тому, что он только что увидел, и ему сразу же стало понятно, что для его народа это не сулит ничего хорошего.
А что если это сделали сами американцы? Как виновник нападения на высотный дом в Оклахоме? Приверженец какой-нибудь секты? Не приводило ли это уже к коллективным самоубийствам, даже в Швейцарии, и все спрашивали себя, как такое стало возможным? Как это мы ничего не замечали?
Получается, что все возможно – нет ничего настолько невероятного, что не могло бы произойти. Инженеры, которые построили обе башни, должны были поставить своей задачей сделать их неуязвимыми от столкновения с реактивными самолетами. Наши атомные реакторы, как того постоянно требуют их противники, должны быть настолько надежными, чтобы успешно противостоять даже невероятным падениям на них реактивных машин.
Вся наша жизненная система в любой момент может быть подвергнута атаке с тысяч и тысяч различных сторон. Еще ни в какое другое время не были повседневные сооружения столь сложными и столь хрупкими, как в наше время. Но причина, почему их осознанно стремятся разрушить, всегда одна и та же, как и в более простые времена: ибо каким-то образом люди подавлены и унижены.
Моя жена позвонила своей подруге в Америку. Она так же, как и мы, беспомощно прикована к экрану телевизора.
Мы спешим на кухню, чтобы быстро перекусить, и снова садимся перед телевизором, как будто оттуда придет к нам какой-то совет или прозвучит для нас какое-то утешение.
Потом, когда мы уже не знали, что еще сказать или что сделать, мы зажигаем свечу в память о жертвах и идем затем спать.
Так как я не мог сразу заснуть, я еще почитал немного «Позднее лето» Штифтера, книгу, в которой добрые люди творили добро и красивые люди создавали красоту и никто никому не делал никакого зла.