Открыл глаза. Горошиной рябины
Кровь капелькой замёрзла на снегу.
Картуз семинариста. Паутина
Рассыпанных листочков на бегу.
Лежал недолго - верно, без сознания:
Лоб весь в поту, в испарине, горит.
И гогот долетал к нему от здания,
Где у крыльца толпа зевак стоит.
На типографии, вся на доске публичной,
Его поэма. Красным разнеслось.
И литераторы в припадке истеричном
Смешно читают "перлы" вкривь и вкось.
Поднявшись, сгреб листы свои в охапку,
Не узнанный никем, побрел домой.
Косился на бредущего без шапки
Укутанный в тулуп городовой.
Но пронесло. В квартире у камина
Он молча сжег бумаги все свои:
И о кроваво-сладостной рябине,
И о младой непонятой любви.
В себе убив тотчас ростки таланта,
Чернила с перьями он выбросил в сортир.
Назавтра был украшен аксельбантом
И мерил шагом темный капонир.